Большинство сумели ассимилироваться, но двадцать пять тысяч попали в США прямо из тюрем Кастро, и, по крайней мере, один из них был снова осужден за убийство и закончил жизнь в камере смертников Флориды. Джек хорошо знал этого «одного из них», поскольку молодой и единственный сын губернатора Гарольд Суайтек был его адвокатом — до тех пор, пока того не казнили на электрическом стуле.
Джек ощутил слабую тошноту.
Зазвонил телефон. Джек вернулся в комнату и снял трубку. На другом конце провода заговорили по-испански:
— Тебе одиноко, красавчик?
Джеку понадобилось несколько секунд, чтобы мысленно перевести вопрос, не будучи уверен, что понял правильно. Затем он коротко рассмеялся и сказал:
— София, перестаньте дурачиться.
— Меня зовут не София. Но я могу стать и Софией, если хочешь. Я могу стать кем угодно. Я могу сделать все, что ты захочешь, все, что ты только пожелаешь, и столько раз, сколько захочешь. У тебя когда-нибудь была шестнадцатилетняя девочка? Все, что тебе нужно сделать, это…
Джек повесил трубку. Очевидно, посыльный, или швейцар, или кто-то еще пустил слух, что в номере 603 остановился одинокий американец. Предупреждение портье о том, что местные в отель не допускаются, эхом прозвучало у него в голове.
«Ну да, правильно. Употребление наркотиков в ночных клубах Майами-Бич строго запрещено».
Джек присел на край кровати — на самый краешек. Он вдруг подумал о том, сколько шестнадцатилетних кубинских девушек лежали на этих простынях, а потом вспомнил тех двух свиней в аэропорту, которые рассуждали о том, как хороши и как дешевы здешние женщины. Он схватился за телефон и набрал номер Софии.
— София, привет. Это Джек.
— Что случилось?
— Я хотел сообщить вам, что съезжаю отсюда.
— Вам не нравится номер?
— Номер отличный. Я просто не хочу оставаться здесь.
— Куда вы намерены отправиться?
Он помедлил, прежде чем ответить. Перед его мысленным взором возник образ бабушки, которая прожила в одном и том же доме-развалюхе целых тридцать восемь голодных лет. Он представил себе, как Abuela прощается с его матерью, благословляя ее на бегство в Майами. Бабушка не знала, что больше никогда не увидит свою юную дочь. Он подумал о туристах, потягивающих ром, поглощающих креветки, покуривающих сигары, и о тех молоденьких девушках, которые стали проститутками.
Но Джек никак не мог вызвать в своем воображении один-единственный образ — образ маленького пригорода Гаваны, где прожила большую часть своей недолгой жизни его мать, которую он так никогда и не узнал.
— Я еду в Бехукаль, — сказал он.
Глава двадцатая
Два часа спустя Джек и София в арендованном автомобиле подъезжали к окраине Бехукаля.
— Вам совсем необязательно было ехать со мной, — заметил Джек.
— Интересно, как вы собирались обойтись без меня? — поинтересовалась София.
— Мой испанский вполне сносный.
— Джек, я ведь слышала, как вы разговариваете. Хотя вы, несомненно, и добились потрясающих успехов, сумев выучить испанский, когда были сливной трубой, но в маленьком городе это бы вас не спасло.
— Сливная труба? Я так сказал?
Она улыбнулась.
— Все нормально. Ваш испанский совсем неплох.
— Насколько неплох?
— Настолько, чтобы вас избили и обчистили. Вот почему я поехала с вами.
— Ага, так вы здесь для того, чтобы защитить меня, не так ли?
— Нет. Я поехала для того, чтобы посмотреть, как вас изобьют и обчистят. А потом вышибить дух из кубинского телевидения. |