— Корал-Гейблс, — назвал Джек адрес водителю.

За стеклами автомобиля скользили лица репортеров, когда они отъезжали от тротуара. София смахнула с глаз прядь растрепавшихся волос. Джек одернул и поправил пиджак. Было такое ощущение, будто их прогнали сквозь строй.

— Никакой негативной реакции со стороны средств массовой информации, да? — ядовито заметил Джек, когда такси покатило по авеню Майами.

— Все утрясется, — тяжело дыша, успокоила его София.

— Будем надеяться. — «Лет через сто, может быть».

Глава двадцать четвертая

«Пешки Кастро?» — такими заголовками пестрели выпуски вечерних новостей испаноязычных средств массовой информации.

В этом и заключалась хитроумная тактика прикрытия собственной задницы, состряпанная лжезащитниками, бесчестная практика, целью которой было оскорбить, унизить и опорочить кого-либо, а потом увильнуть от ответственности, поставив обычный знак вопроса в конце своего гнусного измышления.

«Пешки Кастро?»

«Наркоманка?»

«Сосущая собственный большой палец, жалкая неудачница, звонящая по телефону из кабинок мужской уборной?»

Благодарение Господу, безумие остановилось на заголовке «Пешки Кастро». Впрочем, большая часть нападок оставляла Джека равнодушным, особенно те строки, которые выходили из-под пера некоего писаки, которого бросало из одной крайности в другую. На этой неделе он резко критиковал кубинского свидетеля Джека, а на следующей требовал запретить колыбельные песенки, прославляющие гомосексуальный образ жизни («Руб-ду-ба-ду-ба, трое мужчин моются в ванне»). Впрочем, от кого бы ни исходили эти нападки, ему не хотелось находиться дома, когда телефон начинал надрываться от звонков журналистов. Не хотелось ему также и того, чтобы Abueła скончалась от стыда во время показа вечерних новостей по телевизору. Поэтому он обосновался в городском доме бабушки, намереваясь свести возможный урон к минимуму.

— Dios mio! Боже мой! — со стоном воскликнула Abuela.

— Прости меня, — сказал Джек.

— Я сержусь не на тебя, — заявила она. От волнения английский язык давался ей хуже, чем всегда. — Я сержусь на них. Кубинский солдат в роли свидетеля? Es loco. Какой вздор.

Джек ничего не ответил. Вероятность представлялась ему мизерной, но он все-таки не был готов с ходу отвергнуть как «вздорную» мысль о том, что кубинский солдат может выступить свидетелем в его деле.

— Посмотри, — сказала Abuela, показывая на экран телевизора. — Это сеньор Пинтадо.

Судья принял решение о «правиле кляпа», так что поначалу Джек решил, что станция транслирует архивные материалы, снятые ранее. Но это было не так. Алехандро держал речь у себя дома. Вместе с женой он стоял на территории своего поместья, обнесенного стеной, у высоких решетчатых ворот. По другую сторону ворот толпились журналисты, представляющие самые разные средства массовой информации, и было их так много, что они не уместились на тротуаре и заполонили часть соседней улицы. Взмахнув рукой, Пинтадо призвал их к молчанию, после чего посмотрел прямо в камеру и обратился к телевизионной аудитории на своем родном языке.

— Я обращаюсь к американцам кубинского происхождения, к народу Кубы, ко всему миру. Фидель Кастро пожалеет о том дне, когда отправит одного из своих солдат в зал суда Майами защищать женщину, убившую моего сына.

— Это хорошо для тебя, — заметила Abuela.