Но прежде, чем мы получили ответ, нам повстречались первые беженцы.

Слухи в этих небезопасных местах распространялись быстро. К тому же сирейскую службу доставки никто не отменял. Как я знал, практически в каждой деревне на прикорме обитало по парочке своевольных птиц. Они не стеснялись использовать людей, люди не стеснялись использовать их.

О том, почему впопыхах пришлось сняться с насиженных мест и двинуться на юг, нам поведал староста небольшой деревни, которая в полном составе - не больше сотни жителей - шла по королевскому тракту. Высокий, жилистый и суровый мужик, который давно перешагнул жизненный экватор и едва ли всё ещё способный удержать в руках меч, недовольно хмурился, грозил пальцем и выговаривал королевским солдатам за то, что допустили произвол во время подготовки к уборке урожая. Бабы, крепкие мужики и подростки тоже смотрели исподлобья, пока староста продолжал выказывать неудовольствие.

Так что всё пришлось взять в свои руки именно мне. Обер-коммандер, как я сразу отметил, не особо желал выслушивать причитания. Он смотрел на этих людей с брезгливостью. Как на чернь. И я не мог его винить, потому что подобные взгляды ранее видел от тех, кто давно заслужил моё уважение. Тут ничего нельзя поделать. Эпоха такая.

Но я чаще испытывал отвращение к таким, как Хегарат, а не к таким, кто испуганно прижимался к обочине.

Потому в очередной раз выступил с речью. Сбросил личину одного из равнодушных королевских солдат и вернулся к личине потенциального спасителя. Огорошил бедных крестьян, многих заставил попадать на задницы, и устроил очередное шоу под аккомпанемент слёз и рыданий, жалоб и претензий, стенаний и восхваляющих криков.

Я не сказал ничего нового. Но этим людям ничего не надо было кроме успокоения. Увидев анирана в седле, услышав его голос, они практически сразу перестали бояться. Задержали нас на какое-то время, требуя от меня, по священной традиции местного гостеприимства, принять какой-нибудь дар, а затем своей дружной семьёй двинулись по тракту на юг, будучи уверенными, что скоро смогут вернуться домой. Ибо, как пообещал аниран, это был последний раз.

- Десятник Мегель увёл свой десяток на восток, - поведал нам староста на прощанье. - Он сказал, что предупредит тех, кто ещё не в курсе, или попробует отыскать разбойников. Но я, как бывший десятник, посоветовал ему не вступать в бой... Храбрый парень... Хоть бы жив остался...

С этих пор мы значительно подняли уровень боеготовности. Ночевали со сменной стражей, рассылали туда-сюда сиреев и дополняли базу данных.

Голеадор и Сумман тоже не сидели без дела. Они были бы рады бить баклуши, да мы с Ибериком не позволяли. Самодеятельность всяких-разных десятников с окрестных деревень надо было срочно прекратить, чтобы они не спутали нам все карты или не погибли бы глупо.

Поэтому наш птичий флот работал в те дни в несколько смен. Мы оповестили, кого смогли. Получили ещё с десяток сообщений от других источников и следили за передвижением врага глазами Вилибальда.

Через некоторое время тот, наконец, сообщил, что ватага устала. В смысле, перестала рыскать по окрестностям и повернула на северо-запад. Ватага идёт плотной колонной, которая значительно разрослась в пути, пытается контратаковать, оставлять засады и отгонять сотню Вилибальда. Противник действует грамотно и не позволяет приблизиться достаточно близко для полёта стрелы.

Полученные в тот день новости, заставили меня озадаченно почесать макушку. Я не отрывал взгляда от карт, проецировал движение вражеской колонны по неизвестным дорогам и подсчитывал пройденный за день путь. И хоть я никогда не был великим математиком - скорее совсем наоборот, - подсчёты меня смущали.

- Мне кажется, мы движемся слишком медленно, - вечером на очередном собрании я выразил свои опасения обер-коммандеру.