Ватаев сделал несколько аккуратных глотков и тоже вернул чашку на поднос, кивнул на чашку Булата.

— Невкусный кофе?

— Вкусный.

Ватаев снова кивнул и замолчал. Словно именно за этим Булат и пришел — оценить качество кофе в головном офисе агрохолдинга «Балашовский». Конкретно — в кабинете начальника службы безопасности этого агрохолдинга.

— Что изменилось с момента нашей последней встречи? — все-таки перешел к сути Ватаев. Именно и сразу к сути.

Потому что Булату предлагали эту девушку. Или, если сформулировать точнее, настойчиво рекомендовали жениться. А потом пришла Гульнара и поставила на планах отца крест. Булат пытался вспомнить, что он тогда говорил или делал. И получалось, что категорического «нет» не произносил. Ему просто не дали такой возможности. Торг о предполагаемой женитьбе только начал разогреваться, и тут пришла Гуля и вырвала все ростки торга с корнем.

Что ж. Из этого и будем исходить. С этой позиции и начнем разговор — очень непростой, Булат это понимал. Разговор с начбезом не может быть простым в принципе. Но Булат совершенно точно знал, что он не скажет того, что могло бы существенно облегчить этот разговор — что он, в формулировках Марата Хасановича, обесчестил Гульнару. Не скажет не потому, что боится гнева Ватаева. А потому, что произошедшее чуть больше недели назад у него дома касалось только Булата и Гульнары. И больше никого.

— Принципиально — ничего. Я хочу жениться на Гульнаре и спрашиваю вашего… — тут Булат замялся. Спрашиваю чего? Разрешения? Согласия?

Возможно, следовало бы сначала поговорить с Гулей. Но Булат… а, надо сказать откровенно — Булат трусил. После всего, что он с ней сделал… после того, как она бросила ему «Ничего не надо» и ушла, гордо задрав нос… Они обязательно поговорят. Но любые переговоры лучше начинать с самой выгодной позиции. Булат решил заручиться самым крупным козырем — согласием отца Гульнары.

Только забыл о том, что этот человек видит все и всех насквозь.

— Я прошу у вас руки вашей дочери, — не смог придумать ничего нового Булат. — Так принято. Спрашивать согласия отца.

Ватаев молча смотрел на Булата. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций. Но Булат был уверен, что там, за непроницаемым фасадом — острая и быстрая работа ума. И эмоции. Много. Только непонятно, каких.

— А что думает по этому поводу Гульнара? — наконец, обронил Ватаев.

Как мы интересно заговорили. А ведь тогда, в Сочи, согласие дочери, ее мнение, вас не очень волновало. Интересный вы человек, Марат Хасанович.

— Я думаю, она испытывает ко мне симпатию, — начал Булат осторожно. — И если вы… — Ватаев молчал с непроницаемым лицом, и Булат вдруг резко сменил тему: — Марат Хасанович, вы же мне тогда, в Сочи, прямым текстом предлагали жениться на Гульнаре!

— А вы, Булат Альтаирович, тогда, в Сочи, не демонстрировали ни малейшего желания это делать.

Черт. Так и знал. От Ватева не укроется ничего. Надо было все-таки сначала попробовать поговорить с Гулей. А сейчас что ему сказать? Говорить про случившуюся близость нельзя. Рассказывать о внезапно вспыхнувшей любви — глупо. А что в этой нелепой ситуации не глупо?!

— Впрочем, — неожиданно продолжил Ватаев, — решать в этом вопросе будет Гульнара.

То есть, за эти несколько насыщенных недель в семье Ватаевых сменился политический режим, и теперь у них демократия?! Пока Булат переваривал слова Ватева, тот кивнул еще раз на кофе, пейте, дескать, уважаемый Булат Альтаирович, взял смартфон и поднес к уху.

— Гуля, ты еще не уехала из офиса? Зайди ко мне, пожалуйста.