ДЖЕННАРО (раздраженно). Какой ты, парень, надоедливый! Сколько лет ты собираешься прожить? Я просыпаюсь специально! Ты бы посмотрел, с каким удовольствием проснулся я этой ночью… Разве ты не слышал тревоги? Два с половиной часа в убежище просидел. Вернулся домой, весь продрог… Я заснуть не мог из-за того, что у меня сосало под ложечкой… И я вспомнил, что там осталось немного макарон: откуда я знал, чьи они? У меня тоже такие были!

АМЕДЕО. Тоже такие! Мне вот сейчас на работу. Что, я теперь голодный должен идти? (В бешенстве.) Я не хочу, чтобы трогали мою еду, черт подери! (Бьет кулаком по столу.) Теперь понятно, кто это делает! Я ведь к чужому не прикасаюсь. Посмотрите, сейчас я все вдребезги разнесу!

ДЖЕННАРО. Ну-ну, перестань. Чего ты там разнесешь? Я действительно не помню! А ты уже целый спектакль устраиваешь!

АМЕДЕО. И устрою… Я остался голодный!

ДЖЕННАРО. Макарон-то было вот столечко… (Показывает, сколько было макарон.)

АМЕДЕО. Нет, была полная тарелка! (Делает резкое движение, показывая, что было с верхом.)

Это мой хлеб!

ДЖЕННАРО (опешив от такой резкости сына). Ну и возьми его себе… Хороша сыновняя любовь!

АМЕДЕО. А вы что, съели мои макароны из отцовской любви? Вот он, весь хлеб! (Показывает кусок хлеба воображаемом у свидетелю.) Видели? Попробуйте-ка с этим кусочком протянуть до полудня!.. (Потом, словно приняв давно обдуманное решение.) Нет, я уйду, уйду из дому. (Направляясь к двери слева, возмущенно.) Тут даже спрятать ничего нельзя… (Уходит.)

ДЖЕННАРО (немного уязвленный). Он прав… Но я действительно не помню… (Возвращается в свою каморку.)

АМАЛИЯ. Она вечно торчала в моем доме… А сколько всякого добра она получила от меня! (С подчеркнутым сарказмом перечисляет оказанные милости.) То свежее яичко… то кусочек вареного мяса… то тарелочку макарон… Господь свидетель, что стоит теперь самая дрянная еда, да еще попробуй ее найти… (Раздраженно, раскаиваясь в своей доброте.) Полтора метра сукна для ее дочери… (Марии Розарии.) Вскипела гуща или нет?

На, возьми кофе… (Донне Пеппенелле, решительным тоном, чтобы избавиться от нее.) Донна Пеппенелла, потерпите!

ПЕППЕПЕЛЛА (пожилая, бедно одетая женщина. Говорит с покорной угодливостью). Не беспокойтесь, не беспокойтесь. (Не двигается с места.)

АМАЛИЯ (поднимает матрац на двуспальной кровати, достает перевязанный шпагатом пакет и подает его Пеппенелле). Вот здесь полкило муки, как вы просили вчера… С вас сорок лир.

ПЕППЕНЕЛЛА (вытаращив глаза). По восемьдесят лир за кило?.. Подорожала еще на десять лир?

АМАЛИЯ. Хотите, берите, а не хотите — до свидания… Если придет тот «человек»… достану для вас еще… Ведь я делаю вам одолжение и рискую нажить неприятности… Я ведь ничего на этом не зарабатываю, потому что такие дела меня не интересуют…

ДЖЕННАРО (высовывая голову из-за перегородки). Хотел бы я знать, зачем ты лезешь в мошеннические дела?.. Если ей нужна мука, пусть сама ищет… (Пеппенелле.) Что вы, не можете найти?

ПЕППЕНЕЛЛА (с горечью). Да как вам сказать? Мы ее не находим.

ДЖЕННАРО. И приходите за мукой сюда? Что у нас, мельница? Или на наших дверях написано, что здесь макаронная фабрика? (Жене.) А ты все делаешь по — своему. Ты ничего на этом не заработаешь, потому что я не допущу, чтобы в моем доме занимались торговлей…

ПЕППЕНЕЛЛА. А вот у вашей жены доброе сердце… Она услышала, что мне нужно немного муки, и раздобыла для меня… (Достает из ветхой сумочки деньги и, вручая их Амалии, смотрит на нее уничтожающим взглядом.) Вот вам сорок лир.

АМАЛИЯ (принимает вызов и не менее враждебно смотрит на Пеппенеллу).