– Все четырнадцать лет, – сказала Нэнси, – я была так одинока!

Джек пил пиво и курил сигарету; у него появилась мысль попросить у нее прощения за прошлое, но ненадолго: как появилась, так и ушла. Зачем? Он затушил окурок.

– Все кончено, чего ты ждешь? – сказал он Нэнси. – Хочешь работать со мной? – Он увидел, как загорелись ее глаза. – Машину водишь? Быстро ездить умеешь? Я дам тебе десять... нет, двадцать процентов добычи. Что скажешь?

Она смотрела на него не отрываясь, потом закурила, два раза затянулась – и смяла окурок в пепельнице.

– Я хочу лечь с тобой в постель, – прошептала она. – Прямо сейчас!

– Я готов, – ответил Джек. – Значит, хочешь сделаться бандитской подружкой?

– А какой у меня должен быть прикид?

– Наверное, что-нибудь броское.

На следующий день они сидели дома и разговаривали. Нэнси спрашивала его о детстве, Джек отмалчивался. Тогда Нэнси рассказала ему, что выросла на ферме. Ее рассказ был скучным, как и все истории о детстве на фермах. Только ближе к вечеру она выбралась в лавку за кофе и еще за кое-чем. Вернулась с последним номером "Уорлда".

Джек отодвинул стакан с виски и пепельницу, раскрыл газету и увидел передовую статью на две колонки: "Маршал, в которого стреляли, звонит предполагаемому убийце". Над статьей красовалась большая фотография Карла Уэбстера – та, на которой он держит кольт.

– Смотри-ка, и мое фото есть – помельче, чем его, и с тюремным номером. Правда, для полицейского снимка совсем не плохо. Вот сукин сын! Он ведь знал, что в него стрелял не я!

Нэнси перестала складывать продукты в холодильник, повернулась и стала слушать, как Джек читает статью вслух, повторяя:

– Вот сукин сын!

Джек направился к телефону с газетой. Попросил телефонистку соединить его с Талсой, назвал номер.

Поговорив с Карлом, он вернулся за стол, отпил виски, закурил и объяснил Нэнси, как обстоят дела. Рассказал о "резне на Лысой горе" – и не только о том, как управлять публичным домом.

Нэнси слушала очень внимательно, вцепившись руками в спинку стула.

Он рассказал, как пристрелил семерых идиотов в простынях, о перестрелке внутри дома и, не упомянув о Норме Дилуорте, перешел к тому, как ему удалось ускользнуть в машине Тони и приехать в Канзас-Сити. О Хейди он тоже умолчал.

Нэнси слушала с интересом, иногда ахая от ужаса. Она присела за стол.

Джек рассказал, как Карл обманом вернул его в Талсу; рассказал о своем намерении застрелить маршала в упор или почти в упор, чтобы не слушать его чушь: "Если мне придется вытащить оружие..."

– Что? – спросила она.

Он не произнес фразу до конца, чтобы не повторять ее самому. В статье, которую он только что прочел, фразу приводили. Джек переключился на историю о свидании со знаменитым адвокатом и о том, как сбежал из Макалестера в трамвае. Как во второй раз украл машину Тони и бросил ее на задворках гостиницы "Сент-Джеймс", сменив по пути на другую.

Нэнси налила им еще выпить; оба закурили.

– По телефону он спрашивал, где я. Я ответил: "Ты и представить себе не можешь". А он спросил: "В Сепульпе?"

– Господи! – воскликнула Нэнси. – Теперь и я замешана!

– Все дело в том, – объяснил Джек, – что они идут по следу украденных машин. Теперь им нужно проверить все машины, которые угнали отсюда; проверить, продолжаю ли я их угонять.

Нэнси спросила:

– Он знает, что я здесь живу?

– Карл? Может быть, но я в этом сомневаюсь.