Потом на западе чуть посветлело, в просвет пробились закатные солнечные лучи. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел в этом призрачном свете горы, заснеженные до самых подножий и уходящие верхушками в облака, озеро – припорошенную снегом ледяную пластину – и причудливые тени валунов за полем. Картина как нельзя лучше соответствовала моему настроению. Именно в такое место и нужно ссылать людей отбывать наказание за долгую грешную жизнь.

Я стоял и думал – каким ветром меня-то сюда занесло?

Тучи на западе расступились еще чуть-чуть, и низко над горизонтом, прямо над той точкой, где село Солнце, показалась яркая зеленая звезда. Это была Земля.

Не помню, сколько я так простоял. Кто-то вдруг положил мне руку на плечо – я вздрогнул. Отец, закутанный до ушей для девятимильного перехода в снегу и во мгле, спросил:

– Что с тобой, сынок?

Я хотел ответить, но язык у меня примерз к гортани. В конце концов я выдохнул:

– Отец, зачем мы сюда пожаловали?

– Гм… Ты этого хотел. Помнишь?

– Помню, – согласился я.

– Но настоящая, основная причина, зачем мы пожаловали сюда, это чтобы уберечь твоих внуков от голода. Земля перенаселена, Билл. Я снова посмотрел на Землю. И сказал:

– Отец, я сделал открытие. Жизнь – нечто большее, чем трехразовое питание. Конечно, мы соберем урожай – на таком черноземе и бильярдный шар волосней обрастет. Но на внуков особо не рассчитывай: не хочу обрекать своих детей на такую жизнь. Теперь я знаю, в чем наша ошибка.

– Ты не прав, Билл. Твои дети полюбят этот мир, так же, как эскимосы любят свою родину.

– Сомневаюсь, что можно полюбить этот ад.

– Но ведь предки эскимосов не были эскимосами. Они тоже были иммигранты. Если ты пошлешь своих детей на Землю, в школу например, они будут тосковать по Ганимеду. А Землю возненавидят. Они там будут весить непривычно много, воздух им придется не по нутру, климат – не по душе, да и люди тоже.

– Хм-м… Слушай, Джордж, а тебе здесь нравится? Ты доволен, что мы сюда приехали?

Отец долго молчал. И наконец произнес:

– Я беспокоюсь за Пегги, Билл.

– Да, я знаю. Но сам ты как? И Молли?

– За Молли я спокоен. У женщин часто бывают перепады настроения, это не страшно. – Он встряхнулся и сказал: – Мне пора. Иди домой, пусть Молли нальет тебе чаю. А потом сходи взгляни на кроликов. Сдается мне, крольчиха вот-вот разродится – не потерять бы потомство.

Отец сгорбился и побрел к дороге. Я провожал его взглядом, пока он не скрылся во мраке, а потом пошел домой.

По линеечке

Даже зима показалась милее, когда миновала. Без нее нам пришлось бы туго; замерзание и оттаивание просто необходимо для почвы, не говоря уже о том, что многие зерновые не дают урожая без холода. Словом, четыре недели плохой погоды – вполне терпимое испытание.

С наступлением весны отец прекратил работу в городе, и мы на пару впряглись в посевную. Я взял в аренду самоходную тележку и прошелся вдоль полос, распределяя в промежутках между ними живую почву. Потом мы чуть не сломали себе спины, подготавливая овраг к посадке яблонь. Как только Папа Шульц презентовал мне семечки, я тут же засунул их в горшки с землей и держал в доме, сначала у Шульцев, потом у нас. Шесть из них проросли, а теперь саженцы уже вымахали почти на два фута.

Интересно, приживутся ли они на воле? Не исключено, что на зиму их придется перемещать обратно в дом, но попытаться все же стоит.

Отца тоже заинтересовал этот эксперимент, и не столько из-за фруктов, сколько из-за древесины. Казалось бы, древесина – материал устаревший, а поди попробуй, обойдись без него!

Джордж, по-моему, грезил видом Большого Сахарного хребта, покрытого высокими стройными соснами… может быть, когда-нибудь.