Мотор заглох, запах бензина стал слабее, сквозняком лишние пары выдуло. Но всё равно пахнет. Получается, утечка постоянная, от работы мотора не зависит. Или бак потёк, или шланг прохудился. С баком сложно всё будет, своими силами точно не починим, а со шлангом ерунда, на новый запросто поменяем. Есть необходимый запас!

Лечу в тишине, лишь воздушные потоки слегка шипят и посвистывают, точку приземления наметил, в неё и целю. И стараюсь думать о чём угодно, только не о посадке. Чтобы не сглазить…

Вот мы уже над дорогой, вертикальную скорость снижения приходится держать большую, вес хоть и стал меньше, но незначительно, да ещё винт колом стоит, тормозит сильно. Редко-редко под набегающим потоком на такт прокручивается.

Справа тёмно-зелёные мохнатые ели сплошной стеной стоят, слева от дороги очередное болото показалось, а мы уже на высоте метров тридцати.

— Господи, помоги, — слышу, как начинает шептать молитву Александр Карлович и быстро раз за разом крестится. Это хорошо, это правильно. Пусть помогает…

Замолчал чего-то. На мгновение скашиваю глаза в его сторону — вжался в спинку, руками вцепился в сиденье, сам бледный, огромными круглыми глазами на приближающуюся дорогу смотрит.

Земля очень быстро приближается, очень. Вот и наступает самый опасный момент. Возьмёшь ручку на себя раньше времени, поспешишь погасить вертикальную и потеряешь скорость. А до земли ещё ого-го сколько останется. И рухнешь камнем вниз, разложишь о грунт машину. И позже та же беда. Промедлишь и шмякнешь её о землю с большой перегрузкой, и тоже поломаешь. И не только шасси, но и крылья сложиться могут. Сколько таких случаев видеть приходилось…

Пора! Тяну, тяну, вытягиваю машину из крутого планирования! Потрескивает от перегрузки деревянная конструкция, скрипит кабина, наступает тот неповторимый момент, когда самолёт словно бы «висит» на ручке. Опять повторяется то же самое — недоберёшь ручку и приложишься о грунт. Перетянешь и взмоешь, потеряешь скорость, начнёшь козликом скакать по полосе. Короче, всё нужно делать правильно и вовремя, соразмерять усилия и движения, думать и заранее просчитывать события, примерно в этом и заключается лётная работа. Остальное приходит с опытом. Это и гироскоп в пятой точке, и ощущение земли, и та самая чуйка. Ну и много ещё чего…

Выравниваю самолёт у самой земли и нежно притираю его к грунту. Колёса шуршат по укатанной глине, скорость падает, и аппарат всем своим весом опускается вниз, опирается на шасси. Каждая трещина на дороге, любая малейшая неровность тут же передаётся через стойку в кабину, отдаётся вибрацией в позвоночнике, заставляет крепко сжимать челюсти, чтобы не прикусить язык. Катимся, то и дело весело подпрыгиваем на очередном ухабе, на узловатых еловых корнях, и скоро останавливаемся.

Скидываю ремни, подмигиваю Паньшину, подбадриваю его таким образом, распахиваю настежь дверь и очень осторожно вылезаю из кабины. Можно было бы похорохориться, подтянуться на руках и спрыгнуть на землю с шиком, да засиделся я, мышцы немного затекли, не хочу рисковать. Вокруг глушь, самолёт неисправен, до людей как до чего-то там на карачках, ещё на мне Паньшин балластом висит, так что лучше мне поосторожнее быть, поберечь свой организм.

Первым делом разделся до исподнего, вторым капоты откинул, к мотору полез. А там сразу понятно стало, откуда бензин вытекал. Да, он уже испарился, но высохшие потёки и серые пятна грязи никуда не делись.

— Александр Карлович, подойдите сюда! — подозвал адвоката.

— Сей же час, Николай Дмитриевич, только переоденусь.

Паньшин на той стороне самолёта находится, мне только его голову видно.