Девки отмерли быстро. Старшая всех подстегнула. Эта точно не забудет ни одного моего слова, сразу видно птицу по полету. Не успел замолчать, как одна из них уже окошко отворять принялась. И тоже со скрипом, со скрежетом, со звоном стекла. Не разбила, нет, просто рамы в этой комнате слишком давно никто не открывал. Если бы дядька их с места перед этим не стронул, то вряд ли у нее получилось бы открыть.

Сквозняком пыль с пола подхватило, подняло, закружило. Девки зачихали, а я поскорее дверь притворил. Не нужно, чтобы пыль в коридор летела.

Притворил и стою. Отдыхаю, вроде бы как в себя прихожу. Ходить все-таки тяжко. Задыхаюсь. Сердце из груди выпрыгивает. И слабость сильная чувствуется. Так что постою немного. За дверную ручку подержусь, чтобы не завалиться на бок.

Это одно. Второе – просто не знаю, куда податься. Где переждать? И дядька куда-то запропал. Вот так и живем. Стоит только приболеть, и уже никому не нужен.

Отодвинулся от двери, прошел вдоль стеночки. А то мало ли, эти оглашенные задумают выскочить по какой-либо надобности и прибьют створкой, размажут по стене. Нет, лучше отойти в сторону. И подождать. Должен же хоть кто-нибудь объявиться?

И глаза к полусумраку привыкнут. Окошек в коридоре нет. Зато несколько дверей имеется. Закрытых. Так думаю, что спальни это родительские. Но родителей всего двое, а дверей гораздо больше. Запасные спальни? А! Обязательно должна быть гардеробная. Ну, или что-то в этом роде, не знаю точно, как называется. Ну да ничего, все рано или поздно узнаю. Если дядька сейчас не появится, то достаточно будет просто заглянуть за каждую дверь, и все понятно станет.

Отдышался и про себя вспомнил. Забыл же, рассердился и про надетое на себя белье забыл. С опаской приоткрыл дверь в комнату, оставил только узенькую щелку, чтобы пыль в коридор не полетела, и в эту самую щель, неважно кому, прохрипел:

– Чистое белье для меня принесли?

Потом только краем глаза внутрь глянул. И что вижу? Девки в спальне между собой вполголоса о чем-то переговариваются, показалось даже, что переругиваются тихонько. Пылища-а стоит до потолка. А голосок-то у меня еще слабый, – думал – не услышат. Услышали, оглянулась та самая, старшая и бойкая. Оглянулась, меня увидела. Да не всего! Всего бы через малюсенькую щелку не смогла увидеть. Ойкнула, что-то сказала, скороговоркой, я так и не понял, и ко мне метнулась. Наклонилась, уставилась глаз в глаз:

– Что-то хотели, вашство?

– Белье мое чистое где?

– Так туточки все, – обернулась назад девушка. – Ой!

– Вот тебе и ой, – пробурчал. – Другое неси. Чистое. А это вместе с грязным в стирку отправь. Поняла ли?

– Сейчас все сделаю! – кивнула девушка. – Глаша, принеси чистое исподнее господину. Что, это? Это уже пыльное и грязное. Да постой, куда с пустыми руками пошла? Вот это все собери в одну кучу, отнеси прачкам.

Как раз вовремя успел от дверей в сторону отойти, как чуял. Распахнулись они, и в коридор вместе с выскочившей наружу девкой клубы пыли вылетели. Отшатнулся непроизвольно еще назад, споткнулся, слабые ноги не удержали, заваливаться на спину начал, да поддержали надежные руки, подхватили бережно под мышки, придержали, поставили вертикально.

– Ну куда ты вскочил? Тебе вставать рано, – вот и дядька подоспел. Вовремя!

Глава 4

– Ох, как не к месту ты, Николай Дмитриевич, эту уборку затеял, – выговаривая, поддерживает меня осторожно под руку и ведет куда-то по коридору.

А сам по пути разоряется:

– Руки переломаны, ноги тоже, а ты ходить вздумал! Инвалидом остаться хочешь?

– Да кто тебе сказал, что они у меня переломаны? Видишь же, стою и ничего, с ног не валюсь.