У Пепе мгновенно сработал старый рефлекс. Нажав кнопку автоматического опускания стекла, он просунул трость наружу и стукнул мотоциклиста по запястью. Пистолет упал в сточный желоб у тротуара.

Тут Морис Зерфлюс понял, что происходит. Он ударил по тормозам, развернул машину боком и толкнул мотоцикл передним бампером. Но убийца оказался выдающимся ездоком. Он не потерял управления, въехал на тротуар, оторвался от них и стрелой умчался по улице Флерюс.

Эли Зильберберг выскочил из остановившейся машины, чтобы подобрать пистолет. Потом они посмотрели все пятеро друг на друга, слегка потрепанные, ошарашенные, бледные.

— Ну, ребята, — воскликнул Рамирес со своим неподражаемым акцентом, — мы, оказывается, еще на что-то годимся!

Они возбужденно рассмеялись.

IV

Старший комиссар Роже Марру мчался как сумасшедший по Северному шоссе с включенной сиреной и проблесковым маячком. Возле Ла-Шапель он свернул по окружной дороге на восток и гнал по ней почти до Порт-д'Орлеан, до съезда на бульвар Журдан и улицу Томб-Иссуар.

Инспекторы Дюпре и Лакур ждали его в сквере Жоржа Ламарка.

«Это касается Нечаева».

Так и сяк вертел он фразу Сапаты. Единственную действительно важную. Но ее нельзя было понимать буквально, потому что Нечаев умер в 1974 году. Потому что Даниель Лорансон, сын Жюльетты и его приемный сын, умер двенадцать лет назад в Гватемале. Видимо, напоминая о Даниеле, Сапата хотел дать ему знать, что это связано с «Пролетарским авангардом». Что тоже было загадочно, ибо все бывшие члены этой организации давно стали законопослушными гражданами и заняли блестящее положение в деловом мире. Разве что кто-то из них сохранил связи с террористами?

Марру не терпелось поскорее оказаться на месте, начать действовать.

Когда-то давно, когда еще все удивлялись, что он пошел работать в полицию, Роже Марру говорил, что сделал это из любви к философии. Любви неутоленной или утоленной не вполне.

В девятнадцать лет он ушел с подготовительных курсов, где был одним из лучших учеников, и бросился с головой в водоворот Сопротивления. А после войны, как говорится, жизнь затянула. В сорок пятом он попал в комиссию по делам гестапо и абвера. В ее задачи входило изучение архивов, выявление тайных агентов, еще находившихся на свободе, и расследование кое-каких темных дел времен оккупации. Это подтолкнуло его принять не столько по призванию, сколько по инерции временный пост в службах контрразведки. А затем, продолжая плыть по течению, он подал документы на конкурс в уголовную полицию.

При чем же тут философия?

Роже Марру отвечал — в начале своей карьеры, потом никто уже не задавал ему таких вопросов, — что, как известно, главная цель философии — это установление истины. Пожалуй, это даже единственная ее настоящая цель. И всякое философское размышление теряет смысл — по крайней мере, в метафизическом аспекте, — если доказывается, что обоснованных критериев истины не существует и есть только, в лучшем случае, формальные критерии проверки.

Таким образом, говорил Марру своему собеседнику или самому себе, когда другие перестали его спрашивать, если истина — главное, то можно понять ремесло сыщика. Это одна из немногих профессий, где истину действительно ищут и доказывают. Где все еще стремятся — спасибо фразеологии! — пролить на нее свет. Знаете, что говорил Аристотель? Нет, конечно, не знают его собеседники, что говорил Аристотель. А он говорил, что мы ведем себя перед очевидностью фактов как ослепленные летучие мыши перед светом дня.

Высветить истину, даже если она слепит глаза, — вот мое ремесло.

Упрямое соблюдение этого принципа делало карьеру Роже Марру неспокойной, полной взлетов и падений. А теперь, когда ему уже недолго оставалось до пенсии, он умело вел свой корабль по тихим водам будней в уголовном отделе, где личная инициатива не требовалась.