— Так вот, наша русская деревня должна умереть. Чем скорее — тем лучше. Почему я так думаю? Потому что люди в двадцатом, вернее, в двадцать первом веке должны иметь возможность ходить в кино, в церковь, в сберкассу, в библиотеку, в школу, в кафе рядом со своим домом. А кто будет строить в каждом Запожье все это? Это невыгодно. Ну, если ты фермер, то — пожалуйста, живи на своей земле со своей техникой. Ты теперь один на современном комбайне сможешь обработать столько, сколько двести лет назад вся деревня.

Мы выехали на участок, где когда-то дорогу выстилали бетонными плитами. Пришлось помолчать — слишком трясло. Но, слава богу, плиты скоро закончились.

— И огороды никому не нужны, если фермерам не мешать работать. Хватит и цветничков перед окошком. Понял — нет? Я вот так думаю. А в деревне нужно просто отдыхать летом, ну еще художникам можно приезжать на пленэр, поэтам на осень. Чтоб тихо и никто не мешал.

— Да.

— Жалко, конечно, когда что-то умирает, но это нормально. Понимаешь, это нормально. Где в развитых странах ты видишь сельскохозяйственные деревни, где? Нету их там, потому что это позапрошлый век, потому что человеку так жить невозможно стало. Жить надо в городах, в городках. Это закон социального развития. А законам природы ты или подчиняешься, или терпишь крах. Почему? Потому что все законы природы — это Божьи законы. Бог их придумал, а Богу мы или подчиняемся — или терпим крах. Третьего, как говорится, не дано.

— Батюшка, вы это… философ.

— Ты меня еще либералом обзови. Я обычный русский человек, просто верующий и думающий. И я думаю, что необходимо по мере возможностей подчиняться законам Божьим, а не переть против них. Я так считаю, что это смирение.

Я был рад, что он вытащил меня из дома. Я почувствовал воодушевление.

— А вот объясните мне, батюшка, тогда такую вещь. Вот у меня впечатление, что в церкви как-то не так… Короче, многие вещи там меня просто смущают. Не привлекают, а как бы отталкивают. Вот я даже, честно сказать, не могу с вами нормально говорить, видя, что вы в этой длинной рясе. Зачем все это надо, когда это тоже позапрошлый век?

Я сделал паузу и собрался.

— Короче, я читал, что на древних людей очень действовало богатое убранство в храмах — золото там всякое, украшения. А теперь как-то это нелепо кажется. Рясы, ладан, позолота, все молитвы на древнеславянском.

— На церковнославянском.

— Ну неважно. Почему это не сделать как бы более понятным для нормального человека?

— Я понял. Отвечаю, насколько могу. Церковь — это система, так? Всякой системе нужно развитие и нужна инерция. Это закон природы. И главное — нужно правильное соотношение и того, и другого. В нашем случае инерция — это традиция. Даже в чем-то согласен с тобой, что ее сейчас слишком много. Но это преодолимо. И главное, что это не должно тебя особо касаться. Думай лучше о себе, о своей душе, а не о недостатках церкви.

Мы ехали и ехали по разбитой тракторами дороге и по черным в свете фар лужам. Наконец мы увидели двух арбайтеров, отошедших на обочину, чтобы пропустить машину, брошенные рядом с дорогой бетонные трубы и остов комбайна, по сторонам пошли толстые, старые осокоря — мы въезжали в Запожье.

— Куда тут, батюшка?

— Не знаю, смотри, где свет горит.

Первый же по улице дом с желтыми окнами оказался наш. Отца Василия проводили к старухе, а я остался на улице подождать, пока с турбины стечет масло — сразу глушить движок у моей машины нельзя.

Подошел старухин дед, поручкался.

— Ну, молодцы, что приехали, ребята, молодцы. Это хорошо. А то она, знаешь, так скажем, малость зацикленная на этом деле. Это у нее семейственное — дед попом служил.