Изменить размер шрифта - +
В конце концов, именно здесь находится Лондонское транспортное управление, вот почему на этой станции замена перегоревшей лампочки занимает не больше шести минут.

Войдя в вагон, Вилс сел, положил на колени кейс и предался созерцанию воскресных туристов с их сумками на колесиках и рюкзачками. Они переговаривались, вникая в путеводители и поглядывая на висевшую над их головами схему метро в попытках отыскать соответствие между первыми и вторыми. Какие ложные картины города складываются в головах этих людей? — гадал Вилс. Их Лондон был городом виртуальным, неведомым жителям столицы — Тауэр и Темница, мюзиклы-долгожители Вест-Энда и групповые фотографии на фоне «Глаза»; однако Вилс полагал, что для него важно приглядываться к людям, и к здешним и к заезжим, каким бы необъективным, причудливым ни казалось ему их восприятие жизни. Поскольку собственная его реальность создавалась цифрами, бежавшими по экрану компьютера, он считал разумным не упускать из вида людей, состоящих из плоти и крови: а ну как ему все же удастся научиться у них чему-то, что может приносить прибыль.

Когда Джон Вилс, покинувший метро на станции «Холланд-парк», уже подходил к своему дому, мимо него пронесся по тротуару велосипед с выключенным фонариком, заставив Вилса отпрыгнуть в сторону.

Коротко выругавшись, он вошел в украшенный белыми пилястрами дом. Улица эта была тихой, достаточно удаленной от гвалта Холланд-парк-авеню и шумных частных парков Ноттинг-Хилла с их едва ли не еженощными фейерверками. В течение пяти лет, — дети тогда были еще маленькими, — Вилс и Ванесса сносили жизнь рядом с таким парком, где американские инвестиционные банкиры отмечали Четвертое июля, Хеллоуин, День благодарения, Рождество, Новый год, наступление весны, Пасху, бесчисленные выходные дни, самый громовый из всех — «премиальный день», приходившееся на разные дни недели, как правило, в январе, чествование святого Мамоны. Терпение Вилса лопнуло, когда череда взрывов, по мощности сделавших бы честь Багдаду, разбудила в полночь его детей.

Он вышел из своей квартиры и позвонил в дверь соседей:

— Какого дьявола у вас тут творится?

— Отмечаем День Бастилии, — не без некоторого смущения ответил сосед-американец. — Заходите, выпейте бокал шампанского.

— Вы когда-нибудь были в Париже, Джонни? — с суровой сдержанностью осведомился Вилс.

— Только раз, да и то на совещании, — с вызовом сообщил американец.

— Вы напоминаете мне одну карикатуру шестидесятых, — сообщил Вилс. — Двое астронавтов подлетают к Луне. Один говорит: «Был ли я в Париже? О господи, нет. Я вообще впервые покинул пределы США». А теперь спрячьте ваши долбаные игрушки в ящик комода.

Вскоре после этого семья переехала на темноватую, но куда более тихую улицу, поселив няню-филиппинку в бывшей некогда угольным подвалом комнатке со стеклянной крышей, которую хорошо было видно каждому, кто поднимался по ступеням крыльца к входной двери с ее натертыми до блеска никелевыми накладками и «исторической» раскраской. Здесь царили мир и покой, и сегодня Вилс, поднявшись по внутренней лестнице дома, вошел в свой кабинет, за окнами которого виднелся маленький, милосердно безлюдный парк, и первым делом заглянул в интернет, чтобы просмотреть рыночные новости. Ничего страшного не случилось. Ванесса оставила на его столе открытку от Софи Топпинг: pour-mémoire, как называла это Софи, о ее субботнем обеде. Вилс поморщился.

Тут до его слуха донеслись тяжелые шаги спускавшейся по лестнице дочери. Он вышел на площадку и увидел Беллу с красным рюкзачком на спине, шедшую по прихожей к выходной двери.

— Куда собралась?

— К Зои, у нее и заночую, — ответила она.

— Разве ты не ночевала у нее вчера?

— Нет, пап.

Быстрый переход