Андерс почувствовал, как злость закипает у него в душе. Вот, оказывается, какая благодарность ждала Джона-Пола за то, что он принес в жертву собственную жизнь. До чего же несправедливо устроен мир!

Сдерживая раздражение, Андерс попытался объяснить, что на самом деле Джон-Пол просто хотел помочь отцу.

Мэтти, прищурившись, глянул ему в лицо.

— Вы, часом, не собираетесь купить нашу ферму?

— Вообще-то нет. А что, вы ее продаете?

— Продал бы, если б мог. Сегодня же вечером ноги бы моей тут не было.

— И куда бы вы отправились, Мэтти?

— В пансион Святого Иосифа. Это вроде дома для престарелых, в городе. Меня навещали бы знакомые, я бы жил не один. А вместо этого я торчу тут, в Роки-Ридж, с Джоном-Полом, который вкалывает от зари до темна, и ради чего? Каких-то жалких крох!

— А вы говорили с ним об этом?

— Не могу. Он любит это место. Он ничего не добился в жизни, но у парнишки доброе сердце, так что надо дать ему шанс — пускай попытается наладить дела на ферме. Я не могу продать ее вот так, через его голову.

Минуту Андерс сидел, не в силах вымолвить ни слова. Мэтти привык к молчанию. У него под стулом мирно похрапывал Шеп. Что, если подобное недопонимание встречается на каждом шагу?

Джон-Пол вернулся в Роки-Ридж, чтобы заниматься фермой, которую терпеть не мог, в то время как его отец мечтал переселиться в уютный, теплый дом, куда смогут приходить гости и где в час дня ежедневно подают обед. Каждый был убежден, что другой стремится любой ценой сохранить старую ферму.

А вдруг и у него в Швеции такая же ситуация?

Вдруг отец хочет передать компанию другим людям, освободить сына от обязанностей, которые не приносят ему никакой радости? Или Андерс выдает желаемое за действительное? Может, его аналогия ложна?

Проблемы не решаются сами собой, благодаря стечению обстоятельств. Решения принимают люди. Эрика не раз говорила так, но он считал ее обыкновенной максималисткой. Оказывается, она была права. Оставляя все как есть, он тоже принимал решение — просто не понимал этого.

Небо начало темнеть; Шеп заворочался во сне. Андерс приготовил еще чаю, отыскал коробку с печеньем. Мэтти рассказал ему про мужа Чикки, который погиб в автокатастрофе в Нью-Йорке. Он оставил ей денег, так что она смогла вернуться и купить старый дом Шиди. По словам Мэтти, Чикки была очень упорной и всегда могла за себя постоять. Многие мужчины проявляли к ней интерес, но она без обиняков отвечала, что романы ее не интересуют. Ей нужна независимость.

Однако человек предполагает, а Бог располагает. Что, если еще какой-нибудь американец остановится в отеле и похитит ее сердце? Кстати, а сейчас там такого нет?

Андерс ответил отрицательно. В принципе, в отеле имелся один симпатичный американец, но без всяких романтических намерений.

— Это, часом, не Корри Салинас? Я слышал, он остановился у Чикки, — сказал Мэтти.

— Серьезно?

— Да, он вроде пытался сохранить инкогнито, но его сразу узнали. Фрэнк Хэнратти повсюду болтает, что этот парень заявился в гольф-клуб, чтобы угостить Фрэнка выпивкой; он, видите ли, заметил его розовый фургон на парковке. Но Фрэнк у нас горазд на всякие россказни.

Тут они услышали, как к дому подъехал грузовик, и в кухню влетел Джон-Пол.

— Пап, коровы проломили изгородь на верхнем лугу и разбрелись по дороге. Доктор Дэй пытался загнать их обратно в дыру свой клюшкой для гольфа. Правда, у него ничего не вышло. А пока мы нашли плотника, чтобы починить изгородь… — тут Джон-Пол заметил Андерса. Его круглое лицо растянулось в улыбке.

— Андерс Алмквист! Приехал нас навестить! — обрадованно воскликнул он. — Пап, это мой товарищ…

— Мы уже познакомились. У нас было достаточно времени, пока мы дожидались тебя; я теперь знаю, почему шведам лучше с их кронами, а не с евро, — пробурчал Мэтти.