– Падре, я застрелюсь!

Падре Анхель остановился, ошеломленный.

– Вы отравляете себя, принимая столько обезболивающего, – сказал он.

Громко топая, алькальд подбежал к стене и, вцепившись обеими руками себе в волосы, боднул ее. Падре еще никогда не доводилось быть свидетелем такой боли.

– Примите тогда еще две таблетки, – посоветовал он, сознавая, что предложить это средство его побуждает только собственная растерянность. – Оттого, что примете еще две, не умрете.

Он всегда терялся при виде человеческой боли – слишком ясно он сознавал свою полную перед ней беспомощность. В поисках таблеток падре обвел взглядом всю большую полупустую комнату. У стен стояли полдюжины табуреток с кожаными сиденьями и застекленный шкаф, набитый пыльными бумагами, а на гвозде висела литография с изображением президента республики. Таблеток он не увидел – только целлофановые обертки, валяющиеся на полу.

– Где они у вас? – спросил, уже отчаявшись найти таблетки, падре.

– Они на меня больше не действуют, – простонал алькальд.

Алькальда передернуло, и на падре Анхеля надвинулось огромное безобразное лицо.

– Черт подери! – крикнул алькальд. – Ведь говорил, чтобы не лезли ко мне!

И, подняв над головой табуретку, со всей яростью отчаяния швырнул ее в застекленный шкаф. Падре Анхель понял, что произошло, лишь после того как посыпался стеклянный град и из облака пыли вынырнул, словно привидение, алькальд. На мгновение воцарилась абсолютная тишина.

– Лейтенант… – прошептал падре.

У открытой в коридор двери выросли полицейские с винтовками наготове. Порывисто дыша, алькальд поглядел на них невидящим взглядом, и они опустили винтовки, оставшись, однако, стоять у двери. Взяв алькальда за локоть, падре Анхель подвел его к складному стулу.

– Так где же все-таки таблетки?

Алькальд закрыл глаза и откинул назад голову.

– Это дерьмо я больше принимать не буду, – ответил оп. – От них гудит в ушах и деревенеет череп.

Боль на время утихла, и алькальд, повернувшись к падре, спросил:

– С зубодером говорили?

Падре молча кивнул. По выражению его лица алькальд понял, каков результат беседы.

– Почему бы вам не поговорить с доктором Хиральдо? – предложил падре. – Некоторые врачи тоже умеют рвать зубы.

Алькальд ответил ему не сразу.

– Скажет, что у него нет щипцов. – И добавил: – Это заговор.

Он воспользовался тем, что боль утихла, чтобы отдохнуть от беспощадности послеполуденных часов. Когда он открыл глаза, в комнате было уже серо от наступивших сумерек. Даже не посмотрев, тут ли падре Анхель, он сказал:

– Вы пришли насчет Сесара Монтеро.

Ответа не последовало.

– Из-за этой боли я ничего не мог сделать, – продолжал алькальд.

Поднявшись, он зажег свет, и с балкона влетело первое облачко москитов. Сердце падре Анхеля сжалось от тревоги, вселяемой этим часом.

– Время идет, – сказал он.

– В среду я должен отправить его обязательно, – сказал алькальд. – Завтра все, что полагается сделать, будет сделано, и во вторую половину дня можете его исповедать.

– Во сколько?

– В четыре.

– Даже если будет дождь?

Взгляд алькальда исторг всю злость, накопившуюся в нем за две недели страданий.

– Даже если наступит конец света!

Таблетки и вправду больше не действовали. Надеясь, что вечерняя прохлада поможет ему заснуть, алькальд перевесил гамак из комнаты на балкон, но к восьми часам отчаяние снова охватило его, и он вышел на площадь, спавшую под бременем зноя летаргическим сном.