– «Made in USA», – прочитал он.

Второй резервист потратил несколько спичек, пытаясь найти марку своего карабина, но это ему так и не удалось. С навеса упала на приклад карабина и разлетелась брызгами большая капля.

– Что за идиотизм, – пробурчал он, стирая ее рукавом плаща. – Торчим здесь с винтовками, мокнем под дождем.

В спящем городке не слышно было ничего, кроме ударов капель по крышам.

– Нас девять, – сказал парикмахер. – Их семеро, считая алькальда, но трое сидят в участке.

– Я как раз об этом думал.

Их вырвал из темноты фонарик алькальда; стало видно, как они, присев на корточки у стены, пытаются уберечь оружие от капель дождя, дробинками рассыпающихся по их ботинкам. Они узнали его, когда он погасил фонарик и стал около них под навес. На нем был армейский плащ, а на груди у него висел автомат. С ним был полицейский. Поглядев на часы, которые носил на правой руке, алькальд приказал ему:

– Иди в участок и узнай, что там слышно насчет еды.

С такой же легкостью он отдал бы приказ стрелять.

Полицейский исчез за стеной дождя. Алькальд присел рядом с ними.

– Какие новости? – спросил он.

– Никаких, – ответил парикмахер.

Другой, прежде чем закурить, предложил сигарету алькальду. Тот отказался.

– И надолго вы нас запрягли, лейтенант?

– Не знаю, – сказал алькальд. – Сегодня до конца комендантского часа, а утром будет видно.

– До пяти! – воскликнул парикмахер.

– Это надо же! – простонал другой. – Я на ногах с четырех утра.

Сквозь бормотанье дождя до них донесся злобный лай – где-то опять подрались собаки. Алькальд ждал, пока шум уляжется, и наконец собаки умолкли; только одна продолжала лаять по-прежнему. Алькальд с мрачным видом повернулся к резервисту.

– О чем вы говорите? Я половину жизни так провожу, – сказал он. – Сейчас прямо падаю от усталости.

– И хоть бы было ради чего, – заговорил парикмахер. – А то ведь ни в какие ворота не лезет. Несерьезная какая-то, бабья вся эта история.

– Мне тоже все больше и больше так кажется, – вздохнул алькальд.

Полицейский вернулся и сообщил, что еду не несут из-за дождя. Он добавил, что алькальда ждет в участке женщина, задержанная без пропуска.

Это была Кассандра. В комнатушке, которую освещала скудным светом балконная лампочка, она спала в шезлонге, закутавшись в прорезиненный плащ. Алькальд зажал ей пальцами нос; она застонала, рванулась и открыла глаза.

– Мне приснился сон, – сказала она.

Алькальд включил в комнате свет. Заслонив глаза руками, женщина как-то жалостно изогнулась, и, когда он взглянул на ее серебристые ногти и выбритую подмышку, у него сжалось сердце.

– Ну и нахал же ты, – сказала она. – Я здесь с одиннадцати.

– Я думал, ты придешь ко мне домой.

– У меня не было пропуска.

Ее волосы, за два дня до этого отливавшие медью, теперь были серебристо-серые.

– Я не сообразил, – улыбнулся алькальд и, повесив плащ, сел в кресло рядом. – Надеюсь, они не подумали, что это ты расклеиваешь бумажки.

К ней уже возвращалась непринужденность.

– К сожалению, – отозвалась она, – Обожаю сильные ощущения.

Внезапно ей показалось, что в этой комнате алькальд никогда не бывал и попал сюда совсем случайно. С какой-то беззащитностью похрустывая суставами пальцев, он выдавил из себя:

– Ты должна оказать мне одну услугу.