Жрицу окружили придворные, желавшие высказать ей соболезнования.

Вечером, одеваясь к обеду, я тихонько спросила Мерит:

— Как ты думаешь, что теперь будет с Хенуттауи?

— Да не все ли равно! — Мерит усадила малышей на постель и вернулась ко мне — застегнуть ожерелье. — Похоронят в какой-нибудь безымянной могиле, зароют и даже амулета не положат; боги и не будут знать, кто это.

Я подумала о последних минутах Хенуттауи и содрогнулась, представив себе, каково ей было понять, что клинок Рахотепа предназначен для нее. Подойдя к постели, я нежно поцеловала щечку Аменхе.

— Теперь сомнений нет, — прошептала я. — Когда ты научишься ходить и говорить, все взоры в Пер-Рамсесе будут устремлены на тебя; отныне ты — наследник трона своего отца.

Сын потянулся к моим серьгам и залился смехом, словно понимая, о чем я говорю. Но больше во дворце никто не веселился.

Десять дней мы ждали известий от хеттов, и, хотя на возвышении тронного зала стояли только два трона из слоновой кости и золота, я чувствовала себя так, словно мою победу украли. В месяце тот я стану царицей, но, пока не пришли вести из Хеттского царства, радость моя оставалась неполной.

Рамсес взял послание и, прочитав его, медленно поднял на меня глаза.

— Что там? — спросила я.

— Мир! Мир с державой хеттов!

Зал разразился приветственными криками, нарушив тишину, которая висела над дворцом, словно тяжкая пелена. Фараон протянул послание мне. Согласно договору хетты оставляют за собой Кадеш, но в случае войны с Ассирией и мы, и хетты обязуемся не пользоваться своим преимуществом и не нападать друг на друга. Я во второй раз перечитала документ, составленный Пасером на языке хеттов — без единой ошибки! — и подумала: «Это договор на века. Пройдет тысяча лет, а он останется как свидетельство нашего царствования».

— Ты хочешь что-нибудь здесь изменить? — спросил Рамсес.

— Нет. — Я радостно улыбнулась. — Я поставлю печать и отошлю до заката.

— Подайте воск, — приказал Рамсес.

Ему поднесли плошку с расплавленным воском, и после Рамсеса я прижала к воску перстень со своей печатью. На воске появились два сфинкса и анк — символ, который принадлежал моим акху с незапамятных времен. Моя семья будет жить, даже когда Амарна окажется похоронена под песками, а лицо моей матери исчезнет со стены заупокойного храма в Фивах, — ведь останется символ моей семьи.

— Отныне между нашими державами — мир! — провозгласил Рамсес.

— Нужно благословить этот договор! — напомнил Пасер. — Не выбрать ли нам сейчас новую верховную жрицу?

Тут подал голос Аша:

— Предлагаю назначить жрицу Алоли из Фив.

Рамсес посмотрел на меня.

— Думаю, из нее получится хорошая верховная жрица, но Уосерит должна сама решить, отпустит ли она Алоли.

Призвали Уосерит, и я вновь тщетно искала в ее лице признаки скорби. Ее сестра приговорена к вечному забвению, а она улыбается Пасеру. Фараон спросил про Алоли, и Уосерит повернулась к Аше.

— Алоли отлично справится, — произнесла она. — И если хочет, может начать уже с утренней службы.

Аша откинулся на спинку кресла, покраснев до самых бровей.

— А верховный жрец Амона? — спросил Рамсес. — К началу следующего месяца в храме должен быть верховный жрец. Я и так ждал два года, чтобы короновать свою царицу, и больше ждать не стану.

Я мало что помню о коронации, которая состоялась в месяц тот. Против ожидания, когда настал долгожданный день, я испытывала странное спокойствие.