Фараон вцепился в свой посох, как будто тот мог поддержать его клонящуюся к концу жизнь.

— Это было ошибкой — растить тебя в Мемфисе, — заявил он. — Нужно было растить тебя вместе с твоим братом. Здесь, в Фивах.

Аменхотеп быстро поднялся и распрямил плечи.

— У тебя остался только я, отец. — Он протянул руку старику, завоевавшему дюжину стран. — Вот, возьми. Возможно, я не воин, но я построю царство, которое будет стоять вечно.

Когда стало понятно, что фараон не возьмет руку Аменхотепа, мой отец шагнул вперед, чтобы выручить принца из неловкого положения.

— Позволь твоему брату упокоиться с миром, — негромко попросил он.

Аменхотеп наградил своего отца взглядом, от которого даже Анубису стало бы не по себе.

До той поры, когда мы вернулись к баржам и поплыли через Нил и плеск воды заглушил наши голоса, никто не осмеливался заговорить.

— Он ненадежен, — сказал мой отец, когда мы уже плыли обратно в Ахмим. — На протяжении трех поколений наша семья давала женщин фараонам Египта. Но я не отдам свою дочь этому человеку.

Я завернулась поплотнее в шерстяной плащ. Отец говорил не обо мне. Он имел в виду мою сестру, Нефертити.

— Если Аменхотеп станет соправителем своего отца, ему потребуется главная жена, — сказала мать. — Ею станет либо Нефертити, либо Кийя. А если это будет Кийя…

Она не договорила, но все мы понимали, что она имеет в виду. Если это будет Кийя, то визирь Панахеси получит власть над Египтом. Это будет легко и логично — сделать его дочь царицей: Кийя уже замужем за Аменхотепом и почти три месяца как беременна его ребенком. Но если она станет главной женой, нашей семье придется склониться перед Панахеси, а это немыслимо.

Отец поерзал на подушках и задумался; слуги гребли на север.

— Нефертити было обещано, что она станет женой царя, — добавила моя мать. — Ты сам ей это говорил.

— Когда был жив Тутмос! Тогда все было спокойно и считалось, что Египтом будет править…

Отец закрыл глаза.

Я смотрела, как над баркой восходит луна. Когда времени прошло достаточно, я решила, что уже безопасно будет задать вопрос.

— Отец, а что такое Атон?

Отец открыл глаза.

— Солнце, — ответил он, глядя на мою мать.

Они обменивались не словами, но мыслями.

— Но ведь Амон-Ра — бог солнца.

— А Атон — само солнце, — объяснил отец.

Я ничего не поняла.

— Но почему Аменхотеп хочет построить храмы богу солнца, о котором никто не слыхал?

— Потому что, если он построит храмы Атону, жрецы Амона станут не нужны.

Я была потрясена.

— Он хочет избавиться от них?

— Да. — Отец кивнул. — И пойти против законов Маат.

Я задохнулась. Никто не идет против богини истины и справедливости.

— Но почему?

— Потому что наследный царевич слаб, — сказал отец. — Потому что он слабый и ограниченный человек, и тебе следует научиться распознавать людей, которые боятся других людей, наделенных властью, Мутноджмет.

Мать бросила на него быстрый взгляд. То, что сказал сейчас мой отец, было государственной изменой, но его никто не услышал за плеском весел.

Нефертити ждала нас. Она поправлялась после лихорадки, но даже и сейчас сидела в саду, примостившись у пруда с лотосами, и лунный свет играл на ее изящных руках. Завидев нас, сестра встала, и я ощутила некое торжество при мысли о том, что я присутствовала при погребении царевича, а она была слишком больна, чтобы отправиться туда.