Бейбер, кстати, весьма озадачил Блейда, заметив:

– Видишь, как Садда поглядывает на тебя. По‑моему, тебе грозят большие неприятности. У меня была жена, Блейд, которая глядела таким же вот образом… А я, молодой дурак, не ценил ее любви… и поэтому теперь я здесь.

Садда любит его? Невероятно! Лучше уж пусть в него влюбится одна из этих обезьян‑трупоедов! Такую любовь всегда можно обратить в свою пользу – по крайней мере, после похорон.

Четвертый день караван двигался на восток. С невысокого пригорка Блейд наблюдал за пыльной вереницей скрипучих повозок, тянувшихся по равнине. Далеко на горизонте змеилась желтая полоска – Великая стена, и сейчас караван все больше удалялся от нее. Наверно, патрули катайцев постоянно следят за ними, а жители ближайших деревень уже оповещены, что Кхад выступил в поход. Но куда? Опора Мира и Сотрясатель Вселенной не желал ни с кем делиться своими планами. Оби, говорил он, не советовал ему рассказывать людям о цели путешествия.

Обоз армии, похожий на огромный странствующий цирк, медленно проходил перед глазами Блейда; тысячи вооруженных конников, которые могли бы навести наблюдателя на несколько другие мысли, умчались далеко вперед.

Кхад, восседая на Громобое, возглавлял отряд своих телохранителей с черепами и длинными конскими хвостами на пиках. Где‑то неподалеку мелькала Садда; она то ехала на своей мохнатой лошадке, то выглядывала из фургона. Ее рабы и служанки занимали двадцать возов, которые двигались сразу же за телохранителями Всемогущего. Следом ехали телеги Растума и его людей, еще дальше – фургоны воевод рангом помельче, кухни и клетки с рабами.

Блейд подумал, что у придворного шута тоже должен быть свой фургончик. Вполне логичный вывод; однако такая повозка ему не попадалась, и он не знал, где ее искать в этой длинной цепи.

За процессией повозок пастухи гнали огромные стада лошадей; разведчик оценивал их примерно в пять тысяч голов. Стада разбивались на небольшие табуны, за каждым из которых приглядывали пять‑шесть монгов; им помогали здоровенные и отлично выдрессированные собаки. Псы прекрасно управлялись с лошадьми, а в случае чего могли послужить и в качестве охраны.

Блейд оглянулся и снова увидел у себя за спиной двух всадников, которые постоянно следовали за ним. Они старались держаться так, чтобы отрезать пленнику путь к тонкой желтой полоске, маячившей на горизонте. Он грустно усмехнулся и потрогал свой золотой ошейник. Вся его свобода сводилась к тому, что Садда лишь слегка удлинила поводок – и ничего больше. Он не станет свободным человеком, пока совсем не избавится от этой золотой побрякушки. Ему даже не разрешили носить меч и доспехи – раб должен оставаться рабом.

Монги стремительно двигались по равнине. Каждое утро и каждый вечер Блейд с удивлением наблюдал, с какой скоростью и сноровкой они разбивают и сворачивают лагерь. В походе монги разительно отличались от тех жестоких праздных дикарей, с которыми он привык иметь дело в постоянном лагере. Люди стали доброжелательными и щедрыми; каждый старался заняться каким‑нибудь делом, причем работали все – от глубокого старика до сопливого мальчишки, едва не выпадающего из своих широченных кожаных штанов.

Несколько первых ночей Садда не звала его в свой фургон, но Блейду и без того хватило проблем: он присматривал за рабами и служанками госпожи или беседовал с Бейбером. Растум словно не замечал его. Морфо объявился вновь, но тоже не спешил вступать в контакт. Очевидно, все ожидали следующей долгой остановки, чтобы продолжить схватку за власть.

На шестую ночь Садда, наконец, послала за ним.