Всё первое действие Саймон боролся с желанием глянуть в сторону ложи, где она сидела. По своему обыкновению небрежно и как-то по-дурацки одетая: джинсы, бадлон, распахнутый пиджак; короткие волосы, причесанные, дай Всеблагая, растопыренными пальцами, крупные очки — ну кому может понравиться такая женщина? Классическая холостячка-трудоголичка. Саймон видел-перевидел самых разных женщин, в том числе соединивших в себе и богатство, и красоту, и власть… Но была некая волшебная сила, которая делала Онки Сакайо в его глазах непостижимо притягательной: что бы она ни делала, какие бы глупые и странные выходки ни позволяла себе — ему хотелось смотреть на неё! — даже когда она сморкалась в салфетку или протирала стекла очков полой рубашки, энергично подышав на них.

Онки пришла на спектакль по приглашению: обычно у неё не находилось времени посещать культурные мероприятия. Да и, прямо скажем, особого интереса и должного понимания театрального искусства за нею не наблюдалось. Однако, она изо всех сил старалась помогать людям, именно людям, идущим к ней со своими сложными историями, с открытыми сердцами. Среди творческих продуктов, как известно, во все времена была огромная конкуренция; начинающие авторы, музыканты, театральные деятели как никто нуждаются в поддержке власть имущих; Онки позвала создательница труппы, переживающей непростые времена: театр себя не окупал, актеры долгое время работали практически за идею, декорации делали друзья и знакомые, из помещения театр грозились выселить, чтобы привлечь более успешных арендаторов.

Онки, пропустив стенания творческой интеллигенции сквозь свой депутатский фильтр, решилась на сочувствие:

— Я ни хрена не понимаю в театральном искусстве, но тем лучше; говорят, зритель-дуб — самый справедливый судья. Если утонченный интеллектуал способен вытянуть слабое произведение за счёт своего понимания, то с жующим жвачку представителем неотесанного большинства так не получится. Ему либо «зайдет» — как поезд в голову заедет с грохотом, пробив броню вечной спячки разума, либо — нет. Покажете мне, и я подумаю, что можно сделать.

Встреча с Саймоном пошатнула Онкино настроение. Сидя в ложе, она то и дело беспокойно отводила взгляд от сцены и топила его в зыбкой дышащей тьме зала. Иногда ей казалось, что она нашла. Не его ли это плечо — в свете прожекторов подобное восходящей луне?

Но Онки скорее проглотила бы свои зубы, чем поздоровалась с ним.

В антракте Саймон стоял в буфете, смакуя купленную на свои и потому крошечную порцию красного вина. Он пришел в театр «работать» — ненавязчиво наблюдая за выплывшими в фойе размяться дамами, опытный кокот выбирал мишень для своего грешного обаяния. Будто бы непринужденная поза, красивая тень от руки на стойке, затуманенный загадочный взгляд, губы, влажные и чуть розовые от вина, легкий румянец от него же… Саймон продумывал сценарии соблазнения как чертежи — для него они давно состояли из прямых линий.

Онки Сакайо могла всё испортить. Мысли о ней проносились в сознании парня точно непослушные дети по клумбе, мешали сосредоточиться и сохранять на лице поэтично-томную мину.

Когда она появилась в фойе, публика оживилась; вокруг Онки сомкнули кольцо — депутат Народного Совета ведь! — она вылепила улыбку, пожала несколько рук, две или три с заметной энергией.

Под прикрытием пряди волос, падающей со лба, Саймон следил за перемещениями интересующей его фигуры.