— Обязательно.

— Это меня радует, необычайно радует!

— Почему?

— Вы-то уж могли бы и не спрашивать! Вы же знаете, что я собираюсь сочинить двенадцатиактную героическую оперу!

— Помнится, об этом мы как-то уже говорили.

— Во всяком случае, я вам точно рассказывал. И вот я нашел нужных мне героев, но в действии их, собственно говоря, так и не видел.

— А по-моему, случилось уже достаточно всего. Мы прямо-таки попадаем из одного приключения в другое.

— Охотно соглашусь с вами, но еще не произошло того, в чем геройство проявляется в полном своем блеске.

— И в чем же?

— В битве, всеобщей борьбе, где человек противостоит человеку, а герой убивает врагов одного за другим.

— А зачем она нам нужна, эта битва? Это, видите ли, штука опасная и вовсе не желанная.

— Но она нужна в моей опере. Само собой, не может быть героической оперы без сражения!

— Это на сцене, а здесь, в жизни, нет никакой нужды в настоящем сражении или в кровопролитии.

— И все-таки! Увидишь и переживешь такое, и тогда сочинение твое пойдет гораздо лучше! Представляете: шум боя, крики и стоны, лязг оружия, хлопки выстрелов — все это воспроизводится звуками, которые сам услышал!

— Это может стоить вам жизни, и тогда плакала вся ваша прекрасная опера!

— Ерунда! Мы, композиторы, находимся под особой защитой муз. С нами никогда ничего не случается. Или, может быть, вы когда-нибудь слышали, что индейцы закололи или застрелили хоть одного знаменитого композитора?

— Нет, не слышал.

— Вот! Если мое желание исполнится, никакая опасность мне не грозит — можете мне поверить. Как вы полагаете, дойдет сегодня дело до сражения?

— Хм! Если все случится так, как думают Олд Шеттерхэнд с Виннету, то враги попадут в наши руки, не сделав ни единого выстрела. Ну, а если что-то не заладится, то может произойти и самое худшее. Всего же никогда нельзя предугадать. Например, стоит только нихора заметить спрятавшихся навахо, как начнется суматоха.

— А как они могут заметить?

— Да по-разному. Глупый всегда задает больше вопросов, чем сможет ответить умный. Я скажу, что не знаю, как все произойдет. Например, вашей лошади, когда мы поедем к броду, взбредет в голову пойти налево, а не направо, и пиши пропало.

Хромой Фрэнк сказал это с иронией, но по лицу кантора пробежала тень глубокого удовлетворения, и он спросил:

— Значит, налево, а не направо? Я правильно понял? Не так ли?

Хромой Фрэнк кивнул; он и не догадывался, какую опасную мысль подал охочему до битвы кантору. А тот решил последовать неосмотрительно данному ему указанию и у брода свернуть налево. Правда, он все же призадумался об ответственности, но только на несколько мгновений, потому что больше вдохновлялся творческими впечатлениями, которые мог получить от непосредственного созерцания битвы. Однако при всей своей непредусмотрительности кантор все же подумал, что те упреки, которые на него обрушатся, хорошо бы с кем-нибудь разделить. Надо найти соучастника или соучастницу, и его выбор пал на фрау Розали. Он надеялся, что эта энергичная женщина сможет постоять и за себя, и за него. И вот во время движения он подъехал к ней и заговорил:

— А вы не боитесь того, что вскоре произойдет, фрау Эберсбах?

— Боюсь? — спросила она. — Кого я должна бояться?

— Индейцев нихора.

— Что вы такое подумали! За всю свою жизнь я не боялась ни одного мужчины, а на этих краснокожих мне вообще плевать.

— Я уверен, что скоро произойдет сражение.