Сэр Элифаз дернулся.

— Вот тебе и на! — вырвалось у него. — Но, однако же!..

— Давайте без обиды, сэр Элифаз! Если вы не желаете, чтобы я говорил, я промолчу, но если вы согласны дать мне слово, то я выскажу то, что у меня на уме. И, как я уже сказал, я не возлагаю на вас ответственность за то, что вы здесь наговорили. Вся эта дешевая медиумическая чушь была извергнута в мир сэром Оливером Лоджем и подсунута им людям, обезумевшим от несчастья, в виде толстенного тома внушительного вида… И нет числа простакам, которые попытались воспринять это серьезно… Прискорбно… Я не сомневаюсь, что этот человек честен с точки зрения своих взглядов, но каковы эти взгляды! Упрямое легковерие, выставляемое под видом либерализма. Он принимает все притворства и уловки этих медиумов, он признает все их объяснения, он редактирует их лепет и приводит его в порядок, чтобы он производил наибольшее впечатление. Обратите внимание на его неспособность к критической оценке! Поскольку многие из медиумов вполне респектабельные люди, которые либо не берут денег за свои сообщения, либо берут весьма умеренную плату — полагаю, обычно гинею за раз, — он настаивает на их честности. Это его ключевая ошибка. Любой врач может сказать ему, как я мог сказать уже после первого года медицинской практики, что сказать правду — это один нечастый триумф человеческого разума. Едва ли кто из моих пациентов вообще говорил правду. У них не то что не было и доли критического мышления и необходимой беспристрастности, они вообще не имели реального желания говорить правду. Им хотелось произвести впечатление. Человеческие существа остаются склонными к актерству; они не ведут себя, как ученые. Они либо преуменьшают, либо преувеличивают. Мы все поступаем так. Я, рассказывая вам, как на улице переехали кошку, придаю истории дополнительную драматичность, преувеличиваю ущерб, нанесенный кошке, размеры телеги и тому подобное. Я захочу оправдать сам факт своего рассказа… А теперь представьте, что здесь в кресле сидит женщина; велите ей закрыть глаза и почувствовать себя в странной обстановке — и она почувствует себя странно почти сразу же; велите ей произносить слова и фразы, которые она обнаружит у себя в голове, и она станет их произносить; дайте ей полунамек, что они приходят из Восточной Азии, и эта чушь начнет увязываться с ее понятиями о пиджин инглиш. Это вовсе не значит, что она ловко и преднамеренно обманывает вас. Нет, она только идет навстречу вашим ожиданиям. Вы фокусируете на ней свой интерес, а все человеческие существа любят, когда на них сосредоточивается чей-то интерес, особенно если он не слишком враждебный. Она уцепится за этот интерес, как только сможет. Уцепится инстинктивно. Большинству медиумов никогда в жизни не приходилось удерживать внимание полной комнаты народа, пока они не обнаружили такой способ добиваться этого…

Доктор Баррак прокашлялся.

— Но все это побочная сторона вопроса, — продолжил он. — Не думайте, что если я отбрасываю всю эту чепуху о призраках, то я устанавливаю какую-то окончательную границу для науки, которую мы имеем сейчас. Вся наука мира — это лишь слабая тонкая струйка знания. Я допускаю, что могут быть силы, я почти могу сказать, должны быть силы, универсально присутствующие в мире, о которых мы пока не знаем ничего. Возьмите случай с электричеством. Что знали люди об электричестве еще совсем недавно? Практически ничего. Я сомневаюсь, что в раннем неолите были люди, способные заметить существование такой вещи, как воздух. Я предполагаю, что большинство вещей нам до сих пор неизвестны. И эти вещи находятся у нас буквально под носом. Но они ни на йоту не помогут продвинуться делу сэра Элифаза. Эти неизвестные вещи, как только станут известными, тут же присоединятся к тем, что мы знаем сейчас. Они затруднят или, возможно, упростят восприятие нашего мира, но они не будут противоречить нашим общим идеям.