|
Разве в этой чести нет доли радости? Чист и прям был твой сын и прекрасен в своей жизни. И неужели тебе не за что поблагодарить Бога? Разве ты никогда не играл со счастливыми детьми? Разве ни один мальчик не отвечал на твои уроки — отдавая больше, чем ты давал ему? Отважишься ли ты отрицать радость от собственного аппетита: первый кусок горячего ростбифа в морозный день и глубокий глоток доброго эля? Разве ты не знаешь радости от хорошо сделанной работы или сладкого сна после тяжкого труда? Или тебе неизвестна радость фермера над вспаханным полем, когда оно выстреливает к небу зелеными остриями всходов? Когда огромные корабли рассекают волны, а в небе гудят аэропланы, не исполняется ли человек снова надеждой? Можешь ли ты наблюдать ритмическое движение машин и по-прежнему испытывать отчаяние? Твоя болезнь окрасила весь мир; небольшой период неудач спрятал свет от твоих глаз.
Это было так, словно спящий пробирался сквозь опушку огромного леса и выходил к открытому месту, но пробивал он свой путь не через деревья и кустарник, а сквозь полосы, сети и переплетения слепящего многоцветного света к ясной перспективе за ними. Он словно вырос до гигантских размеров, так что под ногами у него была теперь не земля, а тот кристаллиновый пол, в прозрачных глубинах которого двигались звезды. И хотя он приближался к открытому месту, он никак не мог его достигнуть; радужная сеть, которая, казалось, становилась тоньше, снова утолщалась; он продолжал бороться, и те темные сомнения, от которых он почти избавился, снова окутали его душу. И тут он осознал, что он спит и этот сон теперь быстро подходит к завершению. — О, Боже! — вскричал он. — Ответь мне! Поскольку Сатана извел меня своими насмешками. Ответь мне прежде, чем я потеряю из виду твой лик, имею ли я право бороться? Имею ли я право явиться с моей маленькой Земли сюда, превыше звезд? — Имеешь, если отважишься. — Могу ли я завоевывать и покорять? Обещай мне! — Ты можешь вечно завоевывать и находить новые миры для завоевания. — Могу — но должен ли? Это было так, словно поток расплавленных мыслей внезапно прекратился. Словно все вдруг остановилось. — Ответь мне! — возопил он. Сияющие мысли медленно двинулись снова. — Пока выдержит твое мужество, ты будешь завоевывать… Если ты имеешь мужество, хотя ночь будет темной, хотя теперешняя битва будет кровавой и жестокой и закончится странным и недобрым образом, однако победа будет за тобой — как, ты поймешь — когда придет победа. Только имей мужество. От мужества в твоем сердце зависит все. Этим мужеством движутся по своим путям звезды, день за днем. Одно лишь мужество жизни держит небо над землей… Если это мужество подведет, если этот священный огонь погаснет, исчезнет все, все вещи — добро и зло, время и пространство. — И ничего не останется? — Ничего. — Ничего, — повторил он, и это слово растянулось, словно темная и все темнеющая маска на лицах всех вещей. А затем, словно для того, чтобы подчеркнуть значение этого слова, вся Вселенная, как ему показалось, стала как бы сворачиваться внутрь себя, все быстрее и быстрее, пока не уменьшилась с невероятной скоростью. Он тщетно пытался противиться этому коллапсу, прилагая чудовищные усилия. Белый свет Бога и кружащиеся цвета мироздания, межзвездные пространства — казалось, их сгребали вместе невидимые пальцы. Все они двигались к одной точке, как вода в клепсидре стремится к ее воронке. Вся Вселенная сжалась, превратилась в маленькую вещь, уменьшилась до размера монетки, пятнышка, кончика булавки, в единственную интенсивно черную математическую точку и — исчезла. Он слышал свой собственный голос, кричащий в пустоте, как ничтожная частица, уносимая ветром: — Но выдержит ли мое мужество? Этот вопрос остался без ответа. |
