В коридоре послышалось звяканье тарелок. Пинком отворив дверь, миссис Крумм водрузила на стол стряпню, выражая всем своим видом нечто среднее между обороной и вызовом. «А чего еще, — казалось, намекала она, — вы ожидали за четыре с половиной гинеи в неделю в самый разгар сезона от Женщины, которая должна получать шесть!»

— Ваш обед здесь, — крикнула наверх миссис Крумм отточенно пренебрежительным тоном, приглашая миссис Хас, и затем удалилась по своим делам на кухню, хлопнув за собой дверью.

В комнате снова воцарилась тишина, и мистер Хас услышал шаги своей жены, проходящей через ванную и спускающейся по лестнице.

Миссис Хас была темноволоса, несколько несобранна, приятной наружности, сорока семи лет от роду, со сдержанными манерами женщины, привыкшей обороняться от скрытых обвинений. Она приподняла крышку над блюдом с овощами.

— Мне кажется, пахнет горелым, — сказала она. — Эта женщина просто невозможна.

Она остановилась рядом со своим креслом, молча глядя на мужа.

Он неохотно поднялся и переместился к своему месту за столом. Обычно мясо разрезала миссис Хас, и теперь она собралась положить ему кусок.

— Нет, — сказал он с отвращением, — я не могу есть. Я не могу.

Она положила столовую ложку и вилку, которые только что взяла, и посмотрела на него с мрачным неодобрением.

— Это все, что мы можем здесь иметь, — сказала она.

Он покачал головой:

— Не в этом дело.

— Я не знаю, чего ты еще ожидаешь, чтобы я достала здесь для тебя, — пожаловалась она, — торговцы не знают нас, и им все равно.

— Не в этом дело. Я болен.

— Это от жары. Мы все от нее больны. Каждый. В такую погоду, как эта. Но это не извиняет твое безделье в ситуации, подобной нашей.

— Я хочу сказать, что на самом деле болен. Я страдаю.

Она посмотрела на него, как смотрят на неразумного ребенка, и он вынужден был прибегнуть к более определенным выражениям:

— Я полагаю, что должен был рано или поздно сказать тебе. Я был у врача.

— Не посоветовавшись со мной?

— Я подумал, что если это окажется всего лишь фантазией, то не стоит тебя беспокоить.

— Ну и как ты нашел доктора?

— Здесь есть на углу такой парень… О! Нет смысла устраивать из всего этого длинную историю. У меня рак… И ничего нельзя сделать, кроме операции.

Жалость к себе скрутила его. Он сдержал отчаянное желание заплакать.

— Я слишком болен, чтобы есть. Мне надо бы лечь.

Она отодвинулась назад в кресле и уставилась на него, как на какое-то ужасное чудище.

— О, — сказала она, — заболеть раком сейчас! В этих комнатах!

— А что я мог сделать? — сказал он чуть не плача. — Я не выбирал время.

— Рак! — укоризненно запричитала она. — Что за ужас!

Он посмотрел на нее с ненавистью. Под ее сдвинутыми бровями он увидел темные, враждебные глаза, которые когда-то сияли любовью, он увидел расслабленный рот с опущенными уголками губ, которые раньше были гордыми и прекрасными, и всю эту маску неприязни, выдающуюся над шеей, которую он привык называть стебельком ее головы, потому что она была подобна стеблю какого-то чудесного цветка.