— А ещё выводы следственной группы в части, относящейся к ходу штурма, баллистическая экспертиза и результаты вскрытия неизвестного, именуемого в протоколах «Неизвестный-3». Начнём с того, что отметины на вынутых из тела последнего пулях соответствуют нарезам ствола табельного оружия, в момент штурма находившегося у вас.
Я не выдержал и заявил:
— Не отрицаю, что стрелял, но…
— Вот и замечательно, что не отрицаете! — заткнул меня старший советник. — С этим разобрались, теперь переходим к разговору по существу. Некоторое время назад во время задержания студент Черныш при вашем попустительстве уничтожил вещественные доказательства, уличавшие его в приобретении, хранении и транспортировке наркотиков. Всё верно?
По спине пробежал холодок, и я едва сдержался, чтобы не вскочить и не выкрикнуть опровержение этого возмутительного заявления. Но пересилил себя, не стал напоминать о том, что содержимое карманов пустившегося наутёк студента нам доподлинно неизвестно, и почти спокойно заявил:
— Не при попустительстве, а в силу недостаточного профессионализма. Я ещё только прохожу обучение.
Смотреть на собеседника и уж тем более встречаться с ним взглядом нисколько не хотелось, и я уставился на республиканского орла на стене — единственную деталь, которая выделялась на фоне однообразного убранства кабинета.
— Мы ещё вернёмся к этому, — уверил меня представитель надзорного дивизиона и взял следующий листок. — Согласно характеристике, данной лейтенантом Зимником, вы не проявляли никакой инициативы при самостоятельном патрулировании улиц и при первой же возможности заглядывали в рюмочную.
И вновь сдержался, не рубанул правду-матку о самом лейтенанте, в нарушение программы обучения отправлявшему нас на обход улиц в штатском.
— Стажёрам не полагается проявлять инициативу, — заявил я вместо этого, — а в рюмочную я посещал во время технических перерывов и пил там чай.
— Интереса к службе вы также не проявляли!
Тут я даже бровью не повёл, ответил без малейшей заминки:
— Это оценочное суждение, и оно не соответствует действительности.
При патрулировании трассы случалось всякое, и Фоме приходилось писать объяснительные и отвечать на неудобные вопросы начальства не раз и не два — в этом он был мастак. Я успел от него кое-чему нахвататься и чувствовал себя достаточно уверенно, но к следующему вопросы оказался откровенно не готов.
— Каждый раз заходя в рюмочную, вы совершали телефонный звонок, не так ли?
Вновь сделалось не по себе, нахлынули дурные предчувствия.
— Так точно, звонил.
Думал, старший советник поинтересуется личностью собеседника, и не угадал, спросил он о другом:
— А вчера не звонили?
— Нет, вчера греться не заходил.
— И сразу такая удача при обходе? — многозначительно улыбнулся представитель надзорного дивизиона и, не дав вставить и слова, перескочил на другую тему: — Когда курсант Короста стал преследовать «Неизвестного-один», вам полагалось задержать лиц, намеревавшихся приобрести наркотическое вещество. Вы этого не сделали. Почему?
— Они были операторами и оказали сопротивление!
— С ваших слов, — бросил в ответ старший советник. — Движемся дальше! Согласно показаниям лейтенанта Зимника, решение об инъекции транквилизатора он принял на основании вашего голословного утверждения о наличии у задержанного ментального блока. В результате «Неизвестный-одни» погиб.
— Не в результате, а несмотря на предпринятые усилия! — возразил я, лишь с превеликим трудом сохранив самообладание и не сорвавшись на крик. |