- Мессир Юг, - высокомерно произнес Карл, - вам поручили охранять
чрево, а не решать такие важные вопросы, как местопребывание королевской
фамилии, и уж тем паче вас не уполномочили защищать единолично все
государство.
Бувилля не смутила эта отповедь.
- Разрешите напомнить вам, ваше высочество, - сказал он, - что королева
не может показываться на людях раньше сорокового дня после похорон.
- Неужели, дражайший, вы полагаете, что я хуже вас знаю наши обычаи!
Откуда вы взяли, что королева должна кому-то показываться? Мы доставим ее
в Париж в закрытом возке... И неужели, племянница, - воскликнул он,
поворачиваясь к Клеменции, - вы считаете, что я хочу загнать вас на край
света, во владения Великого хана! Вы же сами знаете, что от Парижа до
Венсенна не две тысячи лье!
- Поймите меня, дядюшка, - слабо возразила Клеменция, - Венсеннский
замок - последний дар Людовика, здесь мы жили с супругом до его смерти. Он
пожаловал мне это жилище, вы сами присутствовали при этом (она указала на
двери покоев, где скончался Людовик X), и выразил волю, дабы я жила
здесь... Да и мне все кажется, что он еще не совсем покинул этот замок.
Поймите, ведь здесь мы...
Но его высочество Валуа был лишен способности вникать в такие мелочи,
как власть воспоминаний и поэзия скорби.
- Ваш супруг, за душу коего мы возносим молитвы, отныне принадлежит к
прошлому государства. А вы, племянница, вы носите под сердцем его будущее.
Подвергая опасности вашу жизнь, вы подвергаете опасности и жизнь вашего
дитяти. Людовик, который смотрит на вас с небес, никогда не простил бы вам
этого.
Удар попал прямо в цель, и Клеменция молча поникла в кресле.
Но Бувилль заявил, что вопрос такой важности не может быть решен без
участия сира де Жуанвилля, и послал за ним слугу. Присутствующие молча
ждали его появления. Наконец дверь открылась, но им снова пришлось ждать.
Не сразу появился последний сподвижник Людовика Святого; в длинном
одеянии, какое носили еще во времена крестовых походов, он с трудом
переступил порог дрожащими, плохо повиновавшимися ногами. Лицо его было
все в бурых пятнах и походило на кору векового дуба, выцветшие глаза
слезились. Двое конюших, столь же дряхлых, как и их господин, поддерживали
его с обеих сторон. Старца усадили с величайшими предосторожностями, и
Валуа принялся излагать ему свои проекты насчет местожительства королевы.
Сир де Жуанвилль внимательно слушал, сокрушенно покачивал головой, видимо
гордясь тем, что его наконец призвали к решению дал государственной
важности. Когда же Валуа замолк, сенешаль погрузился в раздумье, которое
никто не пожелал нарушить; все напряженно ждали, когда с этих старческих
уст сорвутся вещие слова. И вдруг старик спросил:
- А где же король?
Валуа досадливо поморщился. Время не терпит, а тут изволь тратить силы
на этого старика! Да понял ли сенешаль хоть одно слово из красноречивых
доводов Карла?
- Полноте, мессир Жуанвилль, король скончался, - пояснил он, - и нынче
утром мы предали его земле. |