Так и сидел с игрушечным ружьем возле меня до приезда родителей.

Семена Юлиан очень любил. Они были неразрывны. Семен, при всей занятости, уделял ему много внимания, никогда не сюсюкал, старался дать что-то новое, интересное. С работы он приходил поздно, уже ночью, Юлька спал, но, услышав сквозь сон отцовские шаги, просыпался и, как верная собачка, к нему бежал.

После смерти бабы Дуни (Юлиану было шестнадцать лет) в семье появились мелкие недовольства, потому что из-за работы Галина не успевала заниматься хозяйством. А еще Семен не переносил появившийся у Галины, после того как она стала директором школы, менторский тон. Я помню ее первый конфликт с Юлькой. Она ему говорит:

— Ты прочел эту книгу?

— Еще не читал.

— А я, по-моему, велела прочесть.

— Обязательно прочту.

— Вот сейчас возьми и начинай читать.

— Сейчас я дочитываю другую книгу.

— А я говорю, читай эту!

— Не буду!

И ушел в комнату плакать, а Галина отправилась к себе рыдать. Я сидела и не знала, какую позицию занять. Сказать что-либо Гале, когда она в состоянии аффекта, нельзя — она сразу начнет читать длинную и нудную мораль. Юлиана пожалеть тоже нельзя. Но тут пришел Семен, и уже через десять минут конфликт был ликвидирован и все улыбались.

Юлька вырос начитанным, веселым и компанейским парнем. Прекрасно имитировал, особенно ему удавался спортивный комментатор Николай Озеров.

В Институт восточных языков он поступил легко, с большим желанием учиться и сразу завел массу друзей. А в апреле 1952-го у нас случилось несчастье.

В тот вечер Семен пришел к своей маме Марии Даниловне на Никитскую, она жила в большой коммунальной квартире, 12 комнат, 29 человек — одна дружная семья. Семен себя неважно чувствовал и решил у нее переночевать.

В три часа раздался стук в дверь и его забрали.

Я, как и большинство, была воспитана ни в чем не сомневающейся патриоткой и была уверена, что все, что делает правительство и правовые органы, — правильно.

Когда Семена увезли, я была просто ошарашена и без конца повторяла: «Не может быть!» На Можайке всю ночь шел обыск.

Утром Юлиан приехал к нам. За эту ночь он из веселого, жизнерадостного паренька превратился во взрослого мужчину. Зашел и сразу спросил меня:

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Понимаю, Юлинька.

— Что понимаешь?

— Что это недоразумение. Через несколько дней все образуется.

— Я не хочу, не могу больше жить, если происходит такое!

— Что ты говоришь! Подумай о маме. И жди отца. Ты должен его дождаться. Его скоро освободят.

Юлик, конечно, хотел мне верить, но шли дни и ничего не менялось.

А когда я узнала, что Семена забрали по двум расстрельным статьям: 58.10 — контрреволюционная пропаганда и агитация и 58.11 — участие в контрреволюционной организации, решила: «Все. Семена мы потеряли. Точно расстреляют». Юлиану я, конечно, ничего не говорила — ждала приговора.

Галину сразу вызвали в райком партии и заставляли в письменном виде отречься от мужа. Она сказала: «Ни за что. Я познакомилась с Семеном Александровичем двадцать лет назад. Мы тогда вместе работали на заводе „Коммунар“. Его портрет, как организатора первых пионерских отрядов на Красной Пресне, висит на Пресне в музее. Он честный человек».

«Честный человек? Тогда вон из партии и из директорства». И отправили учителем в школу рабочей молодежи.

В тот период Юлиан и стал меня сторониться — не навещал, к телефону не подходил. Я не понимала, в чем дело. Потом подловила его и говорю:

— Юлик, что происходит. Ты же так любил у нас бывать.