|
.. А бедного Николая Крыленко, первого главкома Красной Гвардии, били галошей по лбу... Смеялись и били — с оттягом, пока не терял сознание... Но сломать не смогли, на себя он ничего не показал, забили насмерть, прыгали каблуками по старческим ребрам... Интересно, закрался ли в его затуманенный болью ум вопрос: «Надо ли было мне вести красногвардейцев на разгром Керенского, на захват царской ставки?» А Володю Антонова-Овсеенко палачи истязали так, что он лишился слуха и зрения... Инвалид на процессе не нужен... А ведь он штурмом взял Зимний... Немецкий шпион... Конечно, как же иначе, Октябрь был на руку немцам и руководили им гестаповские наймиты, тогда как великий вождь мирового пролетариата гениальный Сталин в ночь восстания отсиживался на квартире Аллилуева, хотя по решению ЦК все наши должны находиться в Смольном, текст зачитал Каменев, он уже вернулся в ЦК, колебания кончились, включился в борьбу, голосовали все — кроме отсутствовавшего Сталина. Тот ждал исхода сражения, чтобы в случае нашего провала отойти в сторону: «ничего не знал, ничего не ведал»... За то, что об этом в сороковых, накануне очередной годовщины Октября, напишут Аллилуевы, — не знавшие, понятно, о каменевской резолюции ЦК, — их всех раскидают по тюрьмам... Более всего Сталин боится друзей и родных, — открывался перед ними, улики, непростительно... Я не знаю, о чем сталинцы допрашивали моего сына, когда он сидел в их подвалах, но, полагаю, хотели получить что-то против меня, — на всякий случай, для куражу... Память мою они сейчас не потревожат, я им нужен в числе святых, но кто знает, что случится в будущем, — особенно если Сталин сговорится с Гитлером? Одним Литвиновым и женой Молотова не отделаешься, придется, глядишь, валить мой памятник и возвращаться к прежним названиям: «Театральная площадь» вместо «Свердловской», «Екатеринославль», где жиды держали в тюрьме русского государя и немецкую государыню, а декреты подписывал я, Свердлов, по-настоящему Аптекман... А почему нет? Наполеон начал с консула революции, а кончил императором контрреволюции... Наполеон был ребенком в сравнении с Кобой, — добрым, нежным, отзывчивым... Он, Сталин, дал приказ расстрелять мою сестру, которая стала женой Ягоды... Ах, девочка, девочка, как я просил тебя, как советовал: «Подумай, маленькая, у Ягоды слишком тяжелые глаза и огромные ступни, которых он стыдится... » А что Сталин сделал с моим племяшкой? За что он расстрелял мальчика? За что его пытали взрослые мужчины, глумились над ним, а потом приходили в свои дома и играли со своими детьми — до той поры, пока и их не брали и не расстреливали, а их детей сажали за решетку и превращали в забитых зверенышей... Ненависть рождает ненависть, страна бурлит от ненависти, в республике нет места добру, какая же это республика: «Смерть Бухарину! Казним Рыкова! Втопчем в грязь Крестинского! Превратим в пыль наймитов!»... Массовое выхаркивание слюнявой, слепой, невежественной, беспамятной ярости, ни грана надежды на объективность — смерть, казнь, беспощадность... Этот психоз ненависти приведет к тому, что следующее поколение забудет про улыбку, женщины станут бояться рожать, мужчины вырастут трусливыми предателями, готовыми оклеветать отца, только б самому выжить... Знаете, что прежде всего отличало Ленина? Смех. Он хохотал, как ребенок... Он не обращал внимания на то, что о нем подумают окружающие, он не строил образ великого, степенного вождя, он был самим собою... После того как в него стреляла мерзавка Каплан, мы — Бухарин, Каменев и я — остались на ночь у него на квартире, открыв дверь в спаленку, чтобы слушать его дыхание... Бухарин плакал, когда Ильич тяжело закашливался... Он плакал, как дитя — слезы его были так же безутешны и быстры, каплями дождя катились по впалым щекам...
Ильич потом потешался: «вы мои няни»... Кстати, именно тогда Ленин сказал о Бухарине: «Откуда столько рыцарской силы в этом маленьком человечке с огромным сердцем?» Я знаю, иные профессора языкознания сейчас говорят про нас, как про злых демонов, разрушивших традиционный уклад России. |
