Где-то внизу быстро открылась дверь. Затем еще одна и еще.

Другие жильцы, похоже, были потревожены. Что они думали, когда подходили в ночном белье к своим дверям и видели изможденную фигуру миссис Ван ден Берг, проносящуюся мимо и зовущую какую-то Флорину? Не будь она такой страшилой, я, возможно, добавил бы к этому шуму собственный истерический смех. Весь эпизод был не только абсурдным, но и шокирующим. И мой здравый смысл отчаянно пытался заявить о себе, говоря мне, что этого не может быть. Этой женщине было более ста лет, двадцать из которых, как утверждалось, она не ходила. Но тогда, возможно, причина была в Хельме. Хельма наверняка знала, что это случится. Она намеренно оставила свою подопечную непривязанной к креслу, и подставила меня. И теперь моей задачей было поймать немощную, полуспятившую жительницу. О, как они все будут смеяться. Миссис Гольдштейн, те немые сестры Хуссейн, маленький Мануэль и полуулыбающаяся Олив. На меня донесут. И меня уволят.

Ну и пусть. Мне не достаточно платят за это. За все это. И в мои обязанности не входит входить в 17-ую, 15-ую или 14-ую квартиру. Я не должен входить в какие-либо апартаменты без сопровождения владельцев. Но теперь двери в эти квартиры были раскрыты. Настежь.

Я видел открытые двери, как только сходил с лестницы на соответствующих этажах. Так почему же они были открыты, будто жильцы только что вышли в общие помещения? Неужели меня дезинформировали? Неужели информация в регистрационной книге устарела? Затем я вспомнил об отчаянных ветрах и стуках, доносившихся из тех темных и пустых пространств, и на несколько секунд задумался, что, если это мой последний шанс сбежать из здания и никогда не возвращаться.

Я звал миссис Ван ден Берг, мой голос исчезал во тьме каждой квартиры, которую я миновал. Но никто не отзывался.

12-ая квартира на пятом этаже, где я остановился, тоже значилась нежилой собственностью и должна была быть опечатана. Другие квартиры с открытыми дверьми были неосвещены и источали запах пустоты, но не 12-ая квартира. Эта была другой.

Я завис на пороге, до крови закусив нижнюю губу, грудь у меня вздымалась и опускалась слишком быстро. Я услышал их внутри. Их? Возможно, миссис Ван ден Берг. И других. Услышал приглушенный голос, или голоса, сквозь чье-то рыдание, доносящееся из темной прихожей, и откуда-то из глубин квартиры. Да, в конце прихожей из-под двери сочился жидкий свет. Главная спальня, если план этой квартиры соответствует схеме расположения апартаментов в этой части здания, которую я видел в регистрационной книге. Но почему тогда остальной свет в квартире был выключен?

Я трепетал. Я колебался. Я не хотел видеть или знать, куда меня привели. Будто, мое участие в этом безумии было каким-то образом запланировано. Но из-за какого-то обманчивого чувства долга я пошел на тот неровный оранжевый свет, слабо сочившийся из-под двери в дальнем конце коридора. И пока я шел, включал в прихожей древние светильники, щелкая тяжелые фарфоровые переключатели на держателях размером с масленки. Я будто шел по музею - телефонный столик, вешалка из рогов, пыльные картины с крестьянами и нищими, вовлеченными, по-видимому, в какие-то странные и неприятные сборища. Заглянув на кухню, я увидел эмалированные приборы и желтый линолеум, который, вероятно, не меняли со Второй Мировой, деревянные шкафы, покрашенные в светло-желтый цвет, с маленькими стеклянными дверцами, защищавшими хрупкие фарфоровые сервизы. В столовой почти вся мебель была завернута в белые простыни, покрытые слоем пыли. Лишь люстра над столом, достойным зала заседаний, поблескивала в том тусклом свете, проникавшем из прихожей. В этом квартире не жили десятилетиями. Я сразу понял это. Хотя часть ее была в ту ночь занята.

Я встал у дальней двери и прислушался. Снова услышал глухое бормотание голосов, и что-то еще. Что-то ритмичное. Похожее на хлопки. Осторожные хлопки рук. В комнате находилось несколько людей. Люди также издавали воркующие звуки, такие, которые взрослые обычно издают над младенцами.