Владислав Ходасевич. Некрополь
КОНЕЦ РЕНАТЫ.
В ночь на 23 февраля 1928 года, в Париже, в нищенском отеле нищенского квартала, открыв газ, покончила с собой писательница Нина Ивановна
Петровская. Писательницей называли ее по этому поводу в газетных заметках. Но такое прозвание как-то не вполне к ней подходит. По правде
сказать, ею написанное было незначительно и по количеству, и по качеству. То небольшое дарование, которое у нее было, она не умела, а главное —
вовсе и не хотела „ истратить " на литературу. Однако, в жизни литературной Москвы, между 1903-1909 г.г., она сыграла видную роль. Ее личность
повлияла на такие обстоятельства и события, которые с ее именем как будто вовсе не связаны. Однако, прежде, чем рассказать о ней, надо коснуться
того, что зовется духом эпохи. История Нины Петровской без этого непонятна, а то и не занимательна.
***
Символисты не хотели отделять писателя от человека, литературную биографию от личной. Символизм не хотел быть только художественной школой,
литературным течением. Все время он порывался стать жизненно - творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая
правда, но в постоянном стремлении к этой правде протекла, в сущности, вся его история. Это был ряд попыток, порой истинно героических, — найти
сплав жизни и творчества, своего рода философский камень искусства. Символизм упорно искал в своей среде гения, который сумел бы слить жизнь и
творчество воедино. Мы знаем теперь, что гений такой не явился, формула не была открыта. Дело свелось к тому, что история символистов
превратилась в историю разбитых жизней, а их творчество как бы недовоплотилось: часть творческой энергии и часть внутреннего опыта воплощалась в
писаниях, а часть недовоплощалась, утекала в жизнь, как утекает электричество при недостаточной изоляции.
Процент этой „утечки" в разных случаях был различен. Внутри каждой личности боролись за преобладание „человек" и „писатель". Иногда побеждал
один, иногда другой. Победа чаще всего доставалась той стороне личности, которая была даровитее, сильнее, жизнеспособнее. Если талант
литературный оказывался сильнее — „писатель" побеждал „человека". Если сильнее литературного таланта оказывался талант жить
— литературное творчество отступало на задний план, подавлялось творчеством иного, жизненного порядка. На первый взгляд странно, но в сущности
последовательно было то, что в ту пору и среди тех людей „дар писать" и „дар жить" расценивались почти одинаково.
Выпуская впервые „Будем как Солнце", Бальмонт писал, между прочим, в посвящении: ,,Модесту Дурнову, художнику, создавшему поэму из своей
личности". Тогда это были совсем не пустые слова. В них очень запечатлен дух эпохи. Модест Дурнов, художник и стихотворец, в искусстве прошел
бесследно. Несколько слабых стихотворений, несколько неважных обложек и иллюстраций — и кончено. Но о жизни его, о личности слагались легенды.
Художник, создающей „поэму" не в искусстве своем, а в жизни, был законным явлением в ту пору. И Модест Дурнов был не одинок. Таких, как он, было
много, — в том числе Нина Петровская. Литературный дар ее был не велик. Дар жить — неизмеримо больше.
Из жизни бедной и случайной
Я сделал трепет без конца...
она с полным правом могла бы сказать это о себе. Из жизни своей она воистину сделала бесконечный трепет, из творчества — ничего. Искуснее и
решительнее других создала она „поэму из своей жизни".
|