Изменить размер шрифта - +
Летом 1911 г. д - ру Г. А. Койранскому удалось на

время отвлечь его от морфия, но в конце концов из этого ничего не вышло. Морфий сделался ему необходим. Помню, в 1917 г., во время одного

разговора я заметил, что Брюсов постепенно впадает в какое - то оцепенение, почти засыпает. Наконец, он встал, не надолго вышел в соседнюю

комнату — и вернулся помолодевшим.
    В конце 1919 г. мне случилось сменить его на одной из служб. Заглянув в пустой ящик его стола, я нашел там иглу от шприца и обрывок газеты с

кровяными пятнами. Последние годы он часто хворал, — по-видимому, на почве интоксикации.
    Одинокий, измученный, обрел он, однако, и неожиданную радость. Под конец дней взял на воспитание маленького племянника жены и ухаживал за

ним с нежностью, как некогда за котенком. Возвращался домой, нагруженный сластями и игрушками. Расстелив ковер, играл с мальчиком на полу.
    Прочитав известие о смерти Брюсова, я думал, что он покончил с собой. Быть может, в конце концов так и было бы, если бы смерть сама не

предупредила его.
Сорренто, 1924.

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ

    В 1922 году, в Берлине, даря мне новое издание „Петербурга", Андрей Белый на нем надписал: „С чувством конкретной любви и связи сквозь всю

жизнь".
    Не всю жизнь, но девятнадцать лет судьба нас сталкивала на разных путях: идейных, литературных, житейских. Я далеко не разделял всех

воззрений Белого, но он повлиял на меня сильнее кого бы то ни было из людей, которых я знал. Я уже не принадлежал к тому поколению, к которому

принадлежал о

Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
Быстрый переход