— Не понимаю, — сказал Кот, протягивая жадную лапу к рекламе кошачьего корма, — зачем сжигать все ее книги?

— Видимо, — ответила я, — ему не под силу отыскать все экземпляры «Застарелой похоти», и с отчаяния он развязал антидатскую кампанию в качестве прикрытия. Если ему повезет, эти идиоты, жгущие датские книги, все сделают за него. Какая же я дура, что сразу не догадалась! Вот скажи, где бы ты спрятал иголку?

Повисла длинная пауза.

— Сдаюсь, — признал свое поражение Кот. — И где бы ты спрятала иголку?

— В стогу сена.

Я задумчиво уставилась в окно. «Застарелая похоть». Я не знала, сколько экземпляров из сотенного тиража уцелело. Но поскольку книги Фаркитт до сих пор подлежали сожжению, хоть один-то наверняка остался. Неопубликованный роман Фаркитт являлся ключом к свержению Гана. Такой шанс нельзя упускать.

— А почему ты стала бы прятать иголку в стоге сена? — спросил Кот, молча обдумывавший мой ответ в течение нескольких минут.

— По аналогии, — объяснила я. — Гану нужно уничтожить все экземпляры романа, но он не хочет возбуждать лишние подозрения и поэтому нападает на стог сена — датчан, а не на иголку — Фаркитт. Понял?

— Понял.

— Хорошо.

— Ладно, тогда я пойду, — заявил Кот и исчез.

Это меня не слишком удивило, поскольку Кот обычно таким вот манером и удалялся. Я разлила чай по чашкам, добавила молока и поставила чашки на поднос. Я как раз размышляла, где искать экземпляр «Застарелой похоти», а также, с большей озабоченностью, не позвонить ли еще раз Джулии и не уточнить, долго ли ее муж «мерцал, как лампочка», когда снова возник Кот, осторожно балансируя на кенвудовском миксере.

— Кстати, — сказал он, — Грифон просил передать, что через две недели будет вынесен приговор по делу о твоем вторжении в повествование. Хочешь поприсутствовать?

Речь шла о тех временах, когда я изменила финал «Джен Эйр». Меня признали виновной, но неповоротливая судебная система Книгомирья бесконечно затягивала вынесение определения по делу.

— Нет, — помолчав, сказала я. — Пусть сам заглянет и сообщит, что они там решили.

— Я ему передам. Ладно, пока, — сказал Кот и исчез, на сей раз окончательно.

Я зацепила ногой дверь в мастерскую Майкрофта и придержала ее для Пиквик, затем захлопнула ее перед носом у Алана и поставила поднос на верстак. Майкрофт и Полли внимательно рассматривали маленький кусок бронзы странной формы.

— Спасибо, кисонька, — сказала Полли. — Как твои дела?

— Честно говоря, не очень, тетушка.

Полли прожила с Майкрофтом больше сорока лет и, внешне оставаясь в тени, являлась едва ли не столь же блистательным изобретателем, как и ее муж. Ей уже перевалило за семьдесят, и она относилась к раздражительному и забывчивому Майкрофту с терпением, которое меня вдохновляло. «Просто надо воспринимать его как пятилетнего ребенка с коэффициентом интеллекта в двести шестьдесят единиц», — поделилась она со мной однажды. Полли взяла чай и подула на него.

— Ты по-прежнему хочешь поставить Пачкуна в оборону?

— На самом деле я думала о Биффо.

— И Пачкун, и Биффо в защите — пустая трата сил, — пробормотал Майкрофт, нанося напильником тонкий штрих на бронзовый многогранник. — Поставь туда Змея. Опыта у него маловато, согласен, но играет он хорошо, и на его стороне молодость.

— Командную стратегию я оставляю на откуп Обри.

— Надеюсь, он в этом разбирается.