– Но почему… почему ты мне раньше об этом не говорил, учитель? – спросил потрясенный Гарс.

– Потому что раньше ты не был так близок к Горизонту, как сейчас, – туманно выразился Айк. – Я же вижу, как ты мучаешься в последнее время. Значит, в твоей душе скоро наступит кризис и тебе придется сделать выбор…

Они опять замолчали. Обгоняя их, односельчане спешили по домам с собрания. Одни торопились к ужину в семейном кругу, к фильмам и матчам чемпионата мира. Других ждали дела: недовскопанная грядка, недописанная рукопись, незавершенный музыкальный опус…

Потом мимо Айка и Гарса прошмыгнул Брюм. При этом он сделал судорожное движение, словно хотел о чем то спросить их, но, видно, потом передумал и заковылял дальше.

– Бедняга, – посетовал Айк, задумчиво глядя математику вслед. – Такие неординарные способности – и такой печальный результат!.. По моему, у него уже мозги набекрень встали из за пристрастия к числам. Ты знаешь, какое душераздирающее открытие в области статистики он на днях сделал? О строгой зависимости смертности от рождаемости!..

– То есть? – не понял Гарс.

– Брюм сделал совершенно однозначный вывод, – с иронией сообщил Айк. – Будто бы прирост населения в нашем Очаге чем то или кем то ограничен и тайно регулируется. Якобы при превышении предельной численности, которая, по его выкладкам, составляет не то пятьсот двадцать пять, не то пятьсот пятьдесят два человека, на каждого последующего новорожденного будет приходиться один усопший. Иными словами, если на свет появляется ребенок, то кто то в ближайшее время должен умереть – и, по версии Брюма, это не обязательно будет больной или старик… А два дня назад, если тебе известно, жена гончара Веба родила мальчика. Но пока еще никто не умер… Одним словом, мистика!

– Я знаю, откуда растут ноги у этой мистики, – сказал Гарс. – У Брюма мать вот уже два года на ладан дышит, даже моя матушка с ее знахарством оказалась бессильна ей помочь… Так что если кому то и суждено вскоре в поселке умереть – так это ей. Вот Брюму и мерещится невесть что на почве опасений за жизнь матери… Не знаю… Мне его почему то жаль…

–Да, всегда жалко, когда могучий, но больной разум рождает иллюзорных чудовищ, да еще и подводит под это теоретическую базу, – согласился старик, останавливаясь.

Оказалось, что они уже дошли до двухэтажного коттеджа Айка.

– Ну что ж, – сказал учитель, пожимая на прощание руку Гарса. – Желаю тебе успехов, каким бы ни было твое окончательное решение насчет Горизонта!..

– Подожди, учитель, – вспомнил Гарс. – Ты говорил, что знал двоих… А кто еще хотел уйти за Горизонт, кроме тебя?

На лицо Айка словно набежала тень.

– О, это печальная история, малыш, – сказал он. – Второй исследователь пространства за Горизонтом был более фанатичен, чем я. По своей воле он ни за что бы не отказался от этой идеи… Его вынудили это сделать. Надеюсь, ты не забыл, что идти за Горизонт запрещено нашим Законом. Но ты можешь и не знать, какое наказание за это предусматривается… Если за все прочие нарушения Закона виновного изгоняют за Горизонт, то в данном случае это не имело бы смысла. Именно поэтому для такого преступника, если так можно назвать человека, стремящегося познать мир, существует гораздо более жестокая кара – лишение свободы. Его держат взаперти в подвале, представляющем собой узкий бетонный мешок, до тех пор, пока он не раскается и не откажется от своей идеи фикс… Именно это и случилось с Пиллисом.

– Пиллисом?! – не веря своим ушам, вскричал Гарс. – Так это был он?..

– Да. Он не просто хотел уйти за Горизонт – на это предшественник Прага тоже смотрел сквозь пальцы… Вина Пиллиса заключалась в том, что он подбивал уйти вместе с ним и других.