Потапыч взревел, поднялся на задние лапы, обхватил змею и повалился вместе с ней в траву.

Завоняло палёной шерстью.

Огненно-бурый клубок, меся грязь и кровь, с рычанием катался в придорожной канаве. Я подбежал к нему, перехватил меч обратным хватом и замахнулся, высматривая в клубах вонючего пара — куда въипать!

Потапыча бы не пырнуть!

Уловил момент и глубоко вонзил клинок в змеиное тело.

Змея содрогнулась.

Я вытащил меч и ударил снова.

Клубок распался. Теперь на траве валялся ревущий медведь с голым, обожжённым пузом, на котором вздувались кровавые волдыри. Рядом с ним судорожно дёргалась в предсмертных муках змея.

Я опять перехватил меч. И когда уже начал движение, змея приподняла голову и прошипела:

— Молодец, внучек! Моя кровь!

Лицо её на долю секунды стало спокойным. И я узнал его.

Бля!

Меч свистнул. Змеиная голова покатилась в канаву и рассыпалась в пепел.

А ведь в этой канаве, благодаря ей, должен был сдохнуть я. Почему? Да потому, что нищие сироты так и подыхают.

Тот мужик в лаптях, наверное, корчится от хохота на своём небе.

Потапыч, кряхтя, откатился от канавы и перекинулся обратно в человека. Полежал, со свистом втягивая в себя воздух.

— Чуть не сдох на хер! Мышью себя почувствовал, а не медведем.

Блядь!

Мыш!

Я ломанулся к сараю, размахивая мечом и сшибая сапогами огромные лопухи.

Грёбаная дверь открывалась наружу. Но я с разбегу ударил в неё плечом и вместе с ней влетел внутрь.

На полу, скорчившись в нелепой позе, лежал казначей Ганс Леопольдович, сука белобрысая! Одной рукой он схватился за правое ухо. Между длинных пальцев торчало древко Мышиного копья.

Рядом с казначеем стоял сундучок размером с коробку для обуви.

В дальнем углу сарая, там, где любил когда-то спать Немой — сидел связанный княжич Михаил. Рот его был заткнут кляпом. Княжича трясло так, что ветхая стена сарая ходила ходуном.

Рядом с сундучком неподвижно вытянулось маленькое тело Мыша. Глаза его были закрыты. На кончике носа запеклась кровь.

Сука-казначей! Оживлю и расхерачу в куски!

Я опустился на колени и осторожно взял Мыша на руки.

Мыш открыл один глаз и недовольно посмотрел на меня:

— Слушай, Немой! Чего ты меня всё время руками трогаешь? Ты про личные границы слышал когда-нибудь?

И тут в сарай ввалились Прошка, Сашка, Мишка и Гришка. Все в поту и в репьях.

* * *

— Сашка! — с надеждой спросил Потапыч. — А больше у тебя пожрать ничего нет?

Сашка виновато помотал головой.

Мы шлёпали по развалинам деревни в сторону кузницы. Прошка нёс сундучок с княжеской казной. Я вёз на плече довольного Мыша.

Вообще-то, Мыш намекал, что не прочь прокатиться верхом на большом и грозном медведе. Но Потапыч наотрез отказался перекидываться. Я его понимал. Волдырей и ожогов на нём, конечно, не будет. Но голое розовое брюхо никуда не денется.

Сашка и Мишка бережно поддерживали под руки княжича.

Ох, не хотел я его развязывать, бля!

Но — хер ли поделать? Наследник престола!

Ещё в сарае, когда у княжича изо рта выдернули кляп, он хрипло забормотал:

— Немой! Это не я! Это Ганс всё! И бабка! Она Федота съела, Немой! Я видел!

Княжича колотило, зубы лязгали, он никак не мог разжать кулаки.

На всякий случай я принюхался — не пованивает ли? Но в запахе пожарища не разобрал.

Отвечать ему я не стал. На хер надо палиться перед кем попало? Молча кивнул на него Мишке с Сашкой, взял сундучок и вышел.

Возле кузницы нас ожидал цирк с конями. Только кони выступали в качестве зрителей. Они испуганно ржали возле изгороди, к которой мы их привязали.

Непонятно каким чудом уцелевший монстр колотил кулаками в толстую дверь кузницы и хрипло рычал.