Эллен была разочарована своей непригодностью к выполнению этой задачи. Но вдруг…

У нее перехватило дыханье, Натаниель тут же насторожился.

— Натаниель! Я ничего не вижу, но я слышу! И я чувствую! Я ощущаю как бы видение внутри меня.

— Прекрасно, Эллен! Можешь быть рада тому, что не видишь ничего конкретного. Это малоприятное зрелище. И что же ты слышишь?

— Что-то стучит и хлопает неподалеку от нас. Да, прямо перед нами. Это так?

— Так. Что еще?

— Мне не нравятся эти звуки, — жалобно, словно ребенок, произнесла она. — И эта деревяшка… деревяшка у меня в руках… я хочу ее выбросить!

Ее пальцы пытались выбросить кусочек трухлявого дерева, но он крепко сжимал ее ладони.

Она понимала, что звуковые впечатления передаются ей с помощью этого кусочка дерева, что звук исходит из точки, находящейся всего в нескольких метрах от них, и этот кусочек дерева обжигал ей ладони, она ненавидела это прикосновение, но Натаниель был беспощаден.

— Я больше этого не хочу, — сказала она жалобно.

— Потерпи! Ты должны узнать, почему женщина просит тебя о помощи.

«Она злодейка, — подумала Эллен. — Она злодейка, злодейка, и я не хочу помогать ей».

— Злодеи тоже могут страдать, — мягко шепнул ей на ухо Натаниель.

— Да, — пробормотала Эллен. — Да, она страдает, и это отвратительные страдания. Но я не могу понять, почему.

— Ты сказала, что у тебя внутреннее видение. Поэтому закрой глаза, ты увидишь все яснее! Эллен подчинилась.

— Да, — прошептала она через некоторое время. — Теперь я начинаю кое-что различать. Люди… множество людей… Но женщину я не вижу. Я знаю, что она где-то поблизости, но я не вижу ее.

— Все хорошо, — тихо сказал Натаниель. — Я пытаюсь воспрепятствовать этому. Мне хочется, чтобы ты увидела праведников.

— Собственно говоря, я ничего не вижу, но зато чувствую что-то. О, это так трудно объяснить.

— Понимаю, — мягко произнес он. — Расскажи, что ты чувствуешь!

Эллен пыталась собраться с мыслями, но это оказалось не легко. Она была так напугана, что вся дрожала, и в то же время ей хотелось, чтобы Натаниель считал ее трезвомыслящим человеком. Впрочем, он видел ее насквозь.

— Это так странно… — запинаясь, произнесла она. — У меня такое странное ощущение большого временного промежутка, продолжавшегося много лет.

— Все правильно. Продолжай!

— Здесь… стоял дом. Прочные каменные стены… Дорога… Да, я все время ощущаю дорогу, широкую, наезженную. Не то, что эта тропинка! На дороге множество людей… Они идут непрерывным потоком. Вот они остановились. Среди них возник переполох, многие разбегаются. Дети… Дети напуганы, я чувствую их страх. Они бегут мимо, закрыв от страха глаза. Лошади впереди повозок то и дело встают на дыбы. Желтая осенняя листва… Зимняя ночь… Ветер… мороз… летнее солнце… зимний шторм, весна…

Голос Эллен становился монотонным, словно она находилась в трансе.

— Дома рушатся. Камни… Они швыряют камни, Натаниель! Почему они делают это? Я слышу возгласы отвращения и крики, слышу презрительные возгласы, эхом отдающиеся в лесу. Да, это праведники! Они идут и идут, чувствуя свою правоту. Натаниель! — громко вскрикнула она.

Она хватала ртом воздух, дышать стало трудно.

— Теперь… теперь я все поняла! Я поняла, Натаниель! Среди них есть человек, который жалеет их.