- Какой?

- Эта самая рукопись, что вы рассказывали...

- Которая у Валерьяна в портфеле?..

- Принесете ее мне... (Шура молчит.) Спрячем. (С неожиданным раздражением.) Ну, профессор будет метаться по пароходу в панике и - ему не до Зинки с Нинкой. Поняли?

Шурины глаза неожиданно раскрылись от восхищения: - Поняла.

- Несите...

Тогда из окна обеденного салона медленно высунулась голова Гусева. Жуя осетрину, проговорил:

- Александра Алексеевна, увидите профессора - не забудьте сказать, что портфель его у меня...

Он показал портфель - из кожи под крокодила:

- И ключ от вашей каюты у меня...

Показал также и ключ. Шурка молча схватила его.

Убежала. Ливеровский в это время закуривал. Бросил спичку за борт: Завтракаете?

- Завтракаю, - любезно ответил Гусев. - Присоединяйтесь.

- Ничего осетринка-то?

- Пованивает, но есть можно.

- Что еще скажете хорошенького? - спросил Ливеровский.

- А ведь в портфеле-то у него не рукопись, а копия.

- Да, я тоже так думаю, - Ливеровский равнодушно отвернулся.

На палубе появилась Эсфирь Ребус - свежая, улыбающаяся, в изящном платье из белого полотна. Она улыбалась не людям, даже не текущим мимо берегам, а чему-то неизмеримо высшему. Ливеровский сказал ей тихо:

- Влипли. Легавый настороже. Портфель у него.

- В таком случае и легавый отправится туда же...

Спокойствие ее было классическое. Она даже не остановилась. Ливеровский бормотал:

- Миссис Ребус, нам не справиться с троими...

- Если у нас не хватит сил, мы поднимем массы. - Глаза ее сияли навстречу Хопкинсону. Он двигался к ней, как щепка к водовороту. Его огромные башмаки отлетали от палубы, высоко подбрасывались коленки, в руках плясали бинокль и путеводитель. Белели воротничок, зубы и глазные яблоки. Что-то, видимо, было странное в улыбке миссис Ребус, в невероятно сдержанном волнении Хопкинсона, - иностранцы, стоявшие у борта, повернули головы: Мистер Лимм, мне сдается, что это тот самый негр, наделавший столько отвратительного шума в Америке...

- Бог с вами, мистер Педоти, его же линчевали, насколько мне помнится.

- Суд Линча был совершен над его братом...

- Вы правы, я совсем забыл эту грязную историю.

- Мне очень не нравится присутствие здесь Хопкинсона...

Миссис Ребус и Хопкинсон сошлись и стали у перил так, будто судьба их наконец свела. Эсфирь улыбалась чайкам. Хопкинсон поднес к глазам бинокль, рука его дрожала. Ливеровский перестал дышать, следя за этой встречей главных персонажей...

- Алле хоп, - хрустально-птичьим голоском произнесла миссис Ребус, бросая крошку хлеба чайкам. Ливеровский заметил, что из окна салона по пояс высовывается Гусев, также весьма заинтересованный встречей. Ливеровский подскользнул к нему: - Будьте столь любезны, передайте карточку завтрака.

- А я уже кончаю.

- По рюмочке пропустим?

- Уговор.

- Есть.

- Ничего не подсыпать в рюмку.

- Товарищ дорогой! - Ливеровский весь удивился. - Вы невозможно информированы об иностранцах. Мы же прежде всего культурны. Подсыпать яду в рюмки... Бульварщина!... Где вы этого начитались?

Он заскочил в салон и сел у окна напротив Гусева.

- Алле хоп! - Эсфирь кидала крошки птицам. - Кроме этих птиц, вам что-нибудь нравится здесь? Что? (Негр перекатил к ней глаза, губы его сжались резиновыми складками.) - Вы говорите по-английски? - Она чуть сдвинула брови. - Что?

- Многого здесь я еще не понимаю, миссис, но я хочу любить эту страну. И я полюблю эту необыкновенную страну.

- Мне нравится ваш ответ, - она подняла брови и задумчиво: - Так должен ответить хороший человек.