- Не иначе как ящики с экспортными яйцами.

Из темноты появился капитан. Унылое лицо вытянуто, усы дрожали. Развел руками:

- Необыкновенное происшествие... Граждане, нет ли среди вас доктора?

Гусев, подскочив к нему: - Ящики с экспортными яйцами?

- Да не с яйцами, с таранью... Черт их знает - обрушилось полсотни ящиков прямо на сходни... И уложены были в порядке... Впрочем, не я их укладывал, меня это не касается, я ни при чем...

- Сколько человек задавило?

- Да двух иностранцев, - говорю я вам.

- Мне это не нравится, - сказал Гусев. - До смерти?

- Ну, конечно, - покалечило, шутка ли - ящиком-то... Да - живые... А, впрочем, мое дело вести пароход, за груз отвечаю, а что на берегу...

- Господин капитан, - спросил Лимм, - мы поджидали здесь двух американских джентльменов...

- Ну да же, говорю вам, - одному бок ободрало, другого вбило в песок головой, завалило рыбой, вытаскиваем...

- Это они, мистер Педоти, - сказал Лимм.

- Это Скайльс и Смайльс...

Педоти и Лимм поспешно пошли на берег. За нимикое-кто из любопытствующих пассажиров, москвичи, капитан, Парфенов, Гусев. На конторке появился Ливеровский, - шляпа помята, руки в карманах. Гусев, приостановившись, внимательно оглядывает его. Ливеровский - с кривой усмешкой:

- А еще хотите, чтоб к вам иностранцы ездили...

Возмутительные порядки...

- У вас оторваны с мясом две пуговицы, - заметили?

- А вам, собственно, какое дело? Убирайтесь-ка к чертям собачьим.

- Ладно, встретимся у чертей собачьих. - Гусев ушел.

Ливеровский задрал голову к палубе, где, взявшись за столбик, стояла Эсфирь Ребус.

- Грубо работаете, Ливеровский, - сказала она.

- Плевать, зато - чисто.

- Могу я, наконец, пойти спать?

- Спите как птичка. Скайльс и Смайльс не поедут с этим пароходом...

- Очень хорошо. У Скайльса и Смайльса отобьет охоту иметь дело с этой грязной страной.

Эсфирь Ребус ушла в каюту. Ливеровский, захватив чемоданы, - на пароход. По палубе прогуливались Хопкинсон, в отблескивающих пароходными лампочками черепаховых очках, и профессор Родионов. Остановились, облокотились о перила, глядели, как из конторы вышел пароходный агент и за ним молодая женщина в парусиновом пальто с откинутым капюшоном,- за руку она держала хорошенькую сонную девочку. Рубя ладонью воздух, агент говорил со злостью:

- Гражданка, отвяжитесь от меня, - билетов ни в первом, ни во втором, ни в третьем...

- Что же нам делать?

- Что хотите, то и делайте...

- Мы смертельно устали с моей девочкой, - восемьдесят верст на лошадях...

- Пожалуйста, - это меня не касается.

- Тогда уж - дайте палубные места...

- То - дайте, то - не давайте... Сразу надо решать... Неорганизованные... Нате, - два палубных...

Молодая женщина, не выпуская руки девочки, попробовала захватить чемодан, укладку, корзину с провизией, кукольную кроватку и картонку для шляпы. Но то либо другое падало, - ничего не выходило. Тогда она сунула девочке кукольную кровать и - с досадой:

- Можешь мне помочь, в самом деле. Не видишь - я мучаюсь...

- Не вижу, - сказала заспанная девочка.

- Держи кровать.

- Держу.

Но только мать подхватила кое-какие вещи, - девочка стоя заснула, кроватка упала...

- Мука моя с тобой, Зинаида! Неужели у тебя нет воли, характера преодолеть сон? Возьми же себя в руки.

- Взяла.

- Держи кроватку... Идем, не спи...

И, конечно, - опять шаг - и девочка заснула, кроватка упала. У матери покатилась шляпная картонка, посыпалась провизия из корзиночки. Она села на укладку с подушками и всхлипнула. Зинаида проговорила: - У самой нет характера, а на меня кричишь.

На девочку и на мать глядели с палубы Хопкинсон и Родионов.