— Лежи тихо! — послышался холодный, спокойный голос Эдди. — Говори, что ты там хочешь сказать, но не вздумай шелохнуться. Я вполне могу выслушать тебя и держа эту игрушку у твоего горла. Итак, ты просишь сохранить тебе жизнь. Об этом можно подумать. Я ведь, кажется, и не говорил, что собираюсь тебя убить. Это ты набросился на меня с ножом, а не наоборот.

— Не надо. Пощади! — снова взмолился незнакомец.

Приободренный словами Эдди, он заговорил громче, отчетливее, и теперь Кадфаэль узнал его. В отличие от сержанта — тому этот голос, скорее всего, не был знаком. Так же как и Родри Фихану. Нищий имел столь тонкий слух, что способен был уловить даже шорох крыльев летучей мыши. Сейчас приникший к двери старик, конечно же, отчетливо слышал каждое слово, но, судя по всему, узнать говорившего не мог ни в какую.

— Послушай, — зачастил, воодушевляясь, обезоруженный грабитель. — Мы можем договориться. Да, да, я могу тебе пригодиться. Я ведь знаю, что ты должен уплатить штраф, а денег у тебя нет. Еще один день — всего-навсего один день, — и тебя упрячут в темницу. Я точно знаю, он сам так говорил. И при этом твердил, что выручать тебя нипочем не станет. За чем тебе мстить за него, чем ты ему обязан? Он твой долг не оплатит, а я — пожалуйста, только скажи. Да что там долг, это мелочь. Ты можешь разбогатеть. Тебе и делать-то для этого ничего не надо, только отпусти меня и держи рот на замке. А я за это отдам тебе половину всех денег. Половину арендной платы, причитающейся аббатству за целый год. Подумай, какие это деньги. Ты их получишь, клянусь тебе.

Повисло тягостное молчание. Эдди раздумывал. Его одолевало искушение, но, как догадывался Кадфаэль, вовсе не того рода, на какое рассчитывал грабитель. Скорее всего, молодого человека подмывало прикончить негодяя на месте, и, хотя он сдержал свой праведный гнев, это да лось ему нелегко.

Однако злоумышленник воспринял затянувшееся молчание по-своему и, воспрянув духом, продолжил свои уговоры с удвоенным пылом.

— Соглашайся, — упрашивал он. — Соглашайся, и все будет шито-крыто. Ни одна душа ни о чем не прознает. Даже не догадается. Я слышал, будто здесь ночует какой-то нищий, но сейчас его нет. Куда он подевался, я не знаю, да и знать не хочу — нынче не это важно. Главное, тут нет никого, кроме нас с тобой, и, ежели мы сговоримся, все останется тайной. Да же если кто-то и знает, что ты устроил здесь засаду, беда невелика. Скажешь, будто никто так и не пришел, — могло ведь такое случиться. Подумай хорошенько. Дай мне уйти отсюда подобру-поздорову. Держи язык за зубами, и всем будет хорошо. И мне, и тебе.

Выдержав еще одну долгую паузу, Эдди заговорил. В голосе его звучало презрение.

— Отпустить тебя? Да ведь, кроме тебя, ни одна живая душа знать не знает, куда спрятано награбленное. Ты никак за дурака меня принимаешь? Надуть задумал, да только ничего у тебя не выйдет. Отпустить, как же. Уж тогда-то мне точно не видать своей доли. А ну, выкладывай, где деньги? И не пытайся увиливать. Веди меня туда, где они спрятаны. Прямо сейчас, а не то отволоку тебя в замок, к шерифу.

Притаившиеся за дверью свидетели скорее почувствовали, чем услышали, как порывался вывернуться грабитель, однако Эдди пресек эту жалкую попытку без труда. Поняв, что сопротивляться бесполезно, злодей горестно вздохнул и сдался.

— Я положил деньги в собственную суму, вместе с тем немногим что мне самому довелось собрать с предместья, — промолвил он. — А суму твоего отца я забросил в реку. Так что нынче все денежки находятся в аббатстве, под моей койкой.