— Идемте, капитан.

— Осторожно, старина!.. Осторожно.

— Погасить свет в вашей каюте?

— После того, как уйду.

— Вы собираетесь покинуть «Дораду»?

— Нам нужно попытаться спастись.

— Конечно, капитан, но как же месье Феликс?

— Я не забыл о нем. Теперь я хочу спуститься вниз по веревке, к которой привязаны бочки. Как только свистну, опустишь меня.

— И все?

— Еще не все. Слушай и запоминай. Видишь эту коробку?

— Только чувствую, а видеть не вижу, слишком темно.

— Нащупай кнопку.

— Да, капитан. Я понимаю: здесь электричество…

— Не так громко!.. К этой коробке тянется шнур от бобины, которую я забираю с собой.

— Понимаю… стоит нажать на кнопку и…

— Да не ори же ты так!..

— Молчу! Мне все ясно.

— Сейчас половина восьмого. Прекрасно! В половине девятого, ни минутой раньше, ни минутой позже, нажмешь на кнопку. Слышишь: точно в половине девятого, если хочешь спаслись.

— Даже если вы не вернетесь?

— Даже если не вернусь!..

— Это все, капитан?

— Ты хорошо запомнил?

— Как «Отче наш»!

— Итак, мой отважный Беник, пожмем друг другу руки.

— О! С радостью, капитан, — отвечал матрос, сильно сжимая в темноте ладонь Анрийона.

— Прощай, Беник!

— Прощайте! Удачи, капитан! — Голос его дрогнул.

С этими словами Анрийон ухватился за веревку и, перепрыгнув за борт, заскользил к воде. Устроившись на бочках, подал сигнал Бенику, и тот осторожно спустил вниз таинственный предмет. Больше боцман ничего не слышал. Усевшись на ящик, он рассуждал сам с собой:

— Да-а, положеньице… Что-то будет… При одной мысли об этом я весь дрожу и в горле пересыхает. Эх! Размочить бы, да ничего не прихватил. Еще целый час томиться, а потом… Беник, сын мой, прикуси свой язычок! А впрочем, все равно! Раз уж месье Феликс подстрелил сатанита…

Пока на «Дораде» разворачивались эти события, самое подробное описание которых не передало бы накала страстей в полной мере, на крейсере происходила трагедия. Героем ее был Феликс Обертен.

Едва прибыв на борт под охраной вооруженных матросов, он оказался запертым в темном чулане. У дверей поставили двух часовых. Полчаса спустя его вывели и препроводили в одну из кают. Там уже собрались штабные. Суровые и непреклонные, они торжественно расселись вокруг стола.

Феликс остановился перед этим импровизированным ареопагом, прямо напротив тучного старца с седыми бакенбардами, голым, как шар, черепом, угловатым лицом и стальными глазами — командующий собственной персоной возглавлял собрание.

— Ваше имя Джеймс Бейкер, — произнес он по-английски, — и вы подданный Ее Величества.

Не поняв ни единого слова, бакалейщик продолжал хранить молчание.

— Запишите, — председательствующий обратился к комиссару, исполняющему обязанности секретаря, — обвиняемый не отвечает.

— Джеймс Бейкер, — снова начал он, — вы обвиняетесь в преступлении, предусмотренном международным морским правом. Вы снарядили невольничье судно, насильно поместили на нем две сотни негров и были задержаны на вами же оснащенном корабле. Случай, предусмотренный действующим законодательством, декретами и, наконец, Абердинским биллем. Таким образом, вы захвачены на месте преступления и не можете этого отрицать. Есть ли у вас какие-либо объяснения по этому поводу? Что вы можете сказать военному совету?

Произнеси командующий свою пространную тираду на санскрите, она не стала бы менее понятной для Феликса Обертена.