И когда мы вышли в ее маленький будуар, она мне прямо сказала:

– С болгарами нужна осторожность.

– Да; кажется, – отвечал я и спросил: а вы что-нибудь о них узнали?

– Да… пожалуйста, тише, – мне сообщено, будто они… то есть не все, а некоторые… нарочно фабрикуют себе раны…

– Боже мой! – воскликнул я, – для чего же они это делают?

– Ну, что им удивляться!.. Они так низко пали, что им это ничего не значит, лишь бы возбуждало к ним сочувствие и приносило выгоды. Но так как это дело уже доведено до полиции, то, – вы понимаете, – к нему нельзя привлекать первых дам.

– Конечно! – говорю – невозможно!

– Да! И вот вы именно застали меня в этом настроении. Для дела много уже сделано, и завтра должен был выйти мой артикль, под которым был должен подписаться Редедя, но я все остановила. Я сейчас же всех своих людей послала к Корибанту и в типографию, и к Редеде, чтобы статьи завтра не было, – и вот почему я сама и отперла вам двери; но никого из моих людей до сих пор еще назад нет… И это меня страшно беспокоит и бросает в отчаяние, потому что если завтра выйдет артикль в пользу болгар с укоризнами нашему обществу, а полиция имеет сведения, что они сами где-то там делают искусственные раны, то… наша политическая репутация полетит кувырком, не лучше репутации прекрасной Елены!

Я не находил слов, чтобы выразить Цибеле мои чувства, и только глядел на нее полным участия взглядом. А она была сильно встревожена и, вставая, обтерла на висках капли холодного пота и заметила:

– Гости не в пору хуже татар, но, если они сейчас уедут, – пожалуйста, не уходите, пока я получу известие, что артикля не будет, а то мне как-то даже страшно!

Гости действительно уехали, а слуги, разосланные во все места, чтобы задержать артикль, еще не возвращались, и потому я остался в приятном tete-a-tete с Цибелой.

– Ах! вот мы теперь и одни! – сказала она. – Как я рада, что они уехали и я не обязана улыбаться, когда мне не до улыбок; но скажите, пожалуйста: что же это за цель, что за надобность или удовольствие им так над собою делать? Как вы это понимаете? – скажите мне откровенно.

– Откровенно, – говорю, – я тоже этого не понимаю, но по некоторым, так сказать, дипломатическим соображениям, я кое о чем догадываюсь.

– Ну, да! – как же вы догадываетесь!

– А вот видите… Есть тут одна… этакая… как вам сказать… техническая сторона… так сказать, самое производство этих ужасных истязаний…

– В чем же тут вопрос?

– Сеченье розгами оставляет на теле следы…

– Ну да! и были следы! – живо перебила Цибела. – Это несомненно удостоверил тот, кого вы зовете моим Корибантом…

– Он-то и есть главный виновник всей этой истории.

Я чувствовал, что я сказал невесть что и оклеветал человека и должен продолжать.

– Чем он виноват! – воскликнула Цибела. – Я его отлично знаю, и, что бы о нем ни говорили, но в этом деле он был очень предусмотрителен: он предвидел, что могут найтись люди, которые решатся даже оспаривать самый факт истязания, и потому когда приезжавшие к нему в гости болгары рассказывали, что они высечены, то он их осматривал! Да, да, да! Он многих из них раздел и осмотрел, и только когда увидал, что они действительно высечены, тогда только и стал называть их высеченными и показал их другим гостям.