Алексей Иванович быстро навёл разговор на убийство Александры Васильевны Барклай, не забыв упомянуть о том, что ему знаком сын погибшей — Дмитрий Мелешевич. Шумилов опасался, что полковник в силу каких — то причин не захочет поддержать эту тему, но вышло прямо напротив: Волков живо отозвался и как будто бы даже обрадовался возможности поговорить об этом деле:

— Хорошо, что вы затронули данную историю, — вздохнул он. — Я много думаю о случившемя с Александрой Васильевной, мысли эти гнетут меня, но честное слово, мне просто не с кем поговорить обо всём этом. Ну, в самом деле, не приду же я к дочери и не заведу же с нею разговор об убийстве, правда? Вы были знакомы с Александрой Васильевной?

— Нет, не довелось, — признался Шумилов. — Сына её, Дмитрия, знаю уже несколько лет, не то чтобы близко, скорее даже шапочно, но мы всегда раскланивались при встрече в клубе. А вот матушку его даже не видел. Вы слышали, что будто бы Штромма подозревают в причастности к убийсту?

— Неужели? Помилуй Бог, быть такого не может! — поразился полковник.

— Да, да, Сергей Викентьевич, сведения верные. Даже обыск у него устроили. Разумеется, ничего не нашли, потому аресту подвергать не стали.

— У меня не укладывается в голове, что Аркадий Штромм мог бы оказаться убийцей. Нет, решительно нет! Это ведь я сам рекомендовал его Александре Васильевне. Дельный малый, дотошный, знающий. — Волков задумался на несколько секунд. — Нет, не могу допустить подобное даже мысленно…

Полковник сначала сдержанно, а потом всё более увлекаясь принялся рассказывать о большой, разбросанной по разным городам семье Барклай, об отношениях Александры Васильевны с сыном — шалопаем, о том, как она была увлечена открытиями своего выдающегося брата — географа и собиралась создать в их родовом имении музей. Шумилов кивал, понимающе поддакивал и в общем — то душой не кривил: рассказ отставного полковника был очень содержателен и содержал массу таких деталей, о которых Алексей Иванович не знал.

Подали еду и четверть штофа заказанной водки. Спиртное способствовало развитию беседы и ещё более развязывало язык. Волков обстоятельно пересказал события в квартире Барклай во второй половине дня двадцать четвёртого и двадцать пятого апреля: обнаружение первого, а затем второго трупов, обыски, опросы. Разумеется, Волков не мог охватить всей суммы сведений, собраных следствием, но даже то, что он увидел, показалось Шумилову чрезвычайно важным:

— Вы знаете, когда на моих глазах стали разбирать мебель, а там оказались большие полости, заполненные коробочками и мешочками с драгоценностями, я невольно задумался над тем, хорошо ли я знал Александру Васильевну? Она ведь, как оказалось, была достаточно скрытным человеком. И осторожным. О чём я даже не подозревал. Кстати сказать, мебель эту краснодеревщику она заказала недавно, пожалуй, года не прошло. Мы с ней уже довольно тесно общались, но мне она ни полсловом не обмолвилась о тайниках.

— А кто изготавливал для неё эту мебель? — уточнил Шумилов.

— Мебель делали на заказ в мастерской Петра Трофимова, это скопец, известный мебельный мастер.

— А тайники, думаете, там готовили или кто — то кустарно их делал уже после того, как мебель привезли из мастерской?

— Насколько я могу судить, все эти пустоты в мебели делались тогда, когда изготавливалась сама мебель.