— Очень любопытно! И к какому выводу вы пришли?

— Закончить работу нам, к сожалению, не удалось. Она слишком затянулась, поскольку фирмы, о которых шла речь, не проявляли особого желания помочь нам. Чаще всего нам отвечали, что статистические данные находятся в генеральном директорате фирмы, а когда мне случалось бывать в США или Канаде и я хотел ознакомиться с цифровым материалом, мне говорили, будто он находится в дочерней фирме, в Гватемале… Мы были чем-то вроде назойливых мух, и надо понять господина Ридмюллера, потерявшего в конце концов всякое терпение. С тех пор я больше не экономист и не доцент, а водитель.

— Извините меня, — сказал Кремп.

Примерно в это же время Фишер набрал номер телефона Ундины. Услышать ее голос после двух дней напряженной работы — и разлуки! — было очень приятно. За это время он немало передумал об их взаимоотношениях, но начал с другого конца.

— Как там вел себя Кремп?

— Держался в рамках, господин Фишер. Он вообще никогда правил приличии не преступает.

— Я не о том. С Ридмюллером они общий язык нашли?

— Ну да… — ответила она, помедлив. — Большую часть времени он отмалчивался, во всяком случае, в невежливости его упрекнуть нельзя.

— Значит, были неприятности, Ундина? У нас тоже, с Виланом. Я должен тебе сейчас же рассказать…

— Простите, я хотела еще принять душ. Может быть, чуть попозже? А неприятности связаны не с ним, а со мной. Ридмюллер решил оказать мне особое внимание. Сначала поселил в угловой комнате, потом начал названивать, а под конец явился собственной персоной.

— Я потрясен! Это чудовищно! Фишер был действительно крайне неприятно поражен этим известием. Хотя относительно намерений Ридмюллера у него сомнений быть не могло: разве не он сам просил Ундину поехать туда, чтобы гарантировать группе покровительство Ридмюллера?

— У меня открыто, — сказала Ундина. — Заходите и подождите несколько минут.

Когда он вошел в соседний номер, ему сразу бросился в глаза неописуемый, сказочной красоты букет орхидей, и что-то неприятно кольнуло в сердце. Рядом с вазой лежал роскошный рекламный буклет, напечатанный на немецком языке офсетным способом в пять красок — дороже не бывает! На всю первую обложку — фотография кратера вулкана-рудника, а поверх снимка бежала строчка: «Требуются настоящие мужчины». Чуть ниже недвусмысленная дарственная надпись: «Ундине на память о 3 декабря 1973 года. Преданный Вам X.Р.А.».

Хлопнула дверь ванной, и в комнату вошла Ундина в коротком махровом халате. Фишер поторопился ей навстречу.

— Хорошо, что ты опять здесь… — Его голос звучал хрипло. — Как тебе удалось избавиться от Ридмюллера?

— Пока никак. Завтра утром, после съемок, он ожидает меня.

— Этому не бывать!

Он не знал еще, как ей помочь, и, что еще хуже, как вести себя сейчас самому. Привлечь к себе, обнять? Пошлость, безвкусица. Она надеялась на его поддержку, но не в таком же примитивном смысле.

— Ундина… — Голос Фишера дрогнул.

Для него было так непривычно называть ее по имени. Близость этой женщины смущала Фишера, и он мысленно спрашивал себя, не видит ли она этого и не играет ли с ним? Она опустила глаза.

— Я… я должна кое в чем вам признаться.

— Да? Говори, прошу тебя!

— Господин Фишер, я влюбилась в Кремпа.

— Ты шутишь…

— Вовсе нет; даже если вы будете смеяться надо мной…

— Смеяться? Я? С чего ты взяла? — Он сел, словно оглушенный.