Я задумалась: что‑то в ребенке было не так, то есть все вроде бы нормально, руки‑ноги на месте и голова, но как раз с головой что‑то не в порядке, в смысле выражения лица, да и радовался он чересчур бурно для своего возраста, если учесть, что особого повода для радости не было.

Белобрысый опустился на лавку и весело гукнул, а мы с Женькой насторожились.

– Ваня, поди‑ка к Татарину сбегай, чемодан гостей принеси, он возле его бани должен находиться. – Мальчишка убежал, а хозяйка, накрывая на стол, сообщила:

– Внук у меня не в себе малость, папаша хронический алкоголик, да и мать, если честно, не намного лучше. А он парень добрый, опять же жалко, вот и взяла его к себе. Что ему в городе делать, одни тычки да насмешки, а здесь на свежем воздухе и не обидят.

Мы с Женькой кивнули, и я перевела взгляд на самогонный аппарат, он все еще функционировал, банка заметно наполнилась.

– Давайте за стол. – Под моим напряженным взглядом тетка Августа взяла банку и принялась разливать жидкость в стопки.

– Давайте, – вдумчиво сказал Василий. – За то, чтоб еще раз встретить солнце.

Мы выпили, но я твердо пообещала себе, что это в последний раз, и покосилась на Женьку. Покосилась, честно сказать, со злостью. Ночные страхи теперь казались мне несусветной глупостью, и стало ясно, что приехали мы сюда напрасно, батюшка прав: все здешние беды от самогонных аппаратов.

Только мы приступили к трапезе, как дверь хлопнула, я повернулась и от неожиданности вздрогнула. В кухне в сопровождении Ивана Бородина появился вчерашний банник. Это был мужичок неопределенного возраста, в шапке‑ушанке, с рыжими патлами и небритый. Он весело скалился, демонстрируя два оставшихся у него зуба, крупных, желтых и в самом деле здорово похожих на клыки. Однако, несмотря на это, мужик устрашительно не выглядел, а даже наоборот, комично, и теперь я терялась в догадках, с какой такой стати мы вчера так перепугались.

С заметным трудом дядька внес наш чемодан и пристроил его в трех шагах от порога.

– Здравствуйте, – радостно приветствовал он нас, косясь на стол, украшением которого являлась пол‑литровая банка с самогоном.

– Здравствуйте, – недружно ответили мы.

– Садись, – кивнула гостю Августа. – Рассказывай, как вчера моих девок напугал.

Вова Татарин выпил, закусил, весело ухмыляясь, после чего принялся рассказывать:

– Я вчера поздно вернулся, Зинка за керосином посылала. Я на мотоцикл – и вперед, выполнять задание, заехал к куму, выпили малость, вот я и припозднился, забыл, что Зинке обещал воды натаскать для полива. Она разгневалась, а я, чтоб ей глаза не мозолить и в грех не вводить, ушел в баню.

Вдруг слышу шаги, идет кто‑то, а так как с некоторых пор в деревне у нас подозрительные дела творятся, решил взглянуть. Выхожу. Мать честная, никак русалки. Увидели меня и в разные стороны – прысь. Я сначала заволновался, потому что по ночам добрые люди не ходят, а у нас нечисть шалит. Думаю, не иначе видение мне было, и думал так до тех самых пор, пока чемодан не увидел.

Тут ясно стало, кого‑то на ночь глядя из города принесло. Взял я чемодан, в бане спрятал, чтоб вещи не пропали, а сам домой пошел. Не успел раздеться, слышу стук в окно… Думаю, девки, наверное, так и есть, а они врассыпную, сказать ничего не успел. – Вова хихикнул. Августа нахмурилась, Василий молчал, а я чувствовала себя дура дурой. Женька, должно быть, ощущала себя не лучше, на лице подруги отчетливо читалось недовольство. – Вещи в целости и сохранности, – сообщил Вова и подмигнул нам. Мы поблагодарили его, а Василий снова стал разливать, начав с нас, но Женька этому воспрепятствовала, убрав наши стопки.

– Извините, – сказала она сурово, – мы на работе.