– Зря грешишь, Сема, – обнял он охотника за узкие плечи. – Ни я, ни мои парни не причастны, ищи охальника в соседнем поселке или в районном центре.

– Найду, – хмуро пообещал Семен. – Не покроет Дарьин позор – в землю вобью по плечи!

И вобьет же, не пожалеет!

Застолье прошло на славу. Подвыпмв, бабы затянули песняки, пустились в пляс. Трясли мощными грудями четыре дочки юбиляра, даже брюхатая Дарья не удержалась и так отплясывала, что жалобно гудели толстенные половицы да позвякивала на столах посуда. А уж о хозяйке и говорить не стоит. Будто сбросила с покатых плеч десяток годков, вспомнила девичьи времена и показала дочкам, как отплясывали в дни её молодости.

– Глядите, Геннадий Петрович, – возбужденно шептал на ухо генераду Пудель, не сводя горящих глаз с матери и её дочек. – Сейчас груди оторвутся и примутся отплясывать отдельно… А задки то, какие задки…

Иванчишину было не до восторгов захмелевшего босса. Он все ещё не мог отрешиться от боязни возможной расправы. Не пора ли потихоньку выбраться из избы юбиляра, оседлать первую попавшуюся лошадь и удариться в бега?

Будь Геннадий Петрович помоложе – так и поступил бы. Мужики вот вот завалятся под столы, Пудель держится из последних сил, бабы – не преграда. Но где взять силы для того, чтобы пуститься в путь неведомо куда? В какой стороне – город с милицией и прокуратурой?

Генерал сидел за столом и терзался сомнениями.

Наконец, решился. Поднялся потихоньку, протиснулся между подглядывающими малолетками. Вышел во двор. Где то поблизости привязаны кони… Сам оседлать не сможет, но вдруг повезет – оставили хотя бы одну оседланную.

Лучше замерзнуть в тайге, лучше пусть волки загрызут, чем жить в ожидании бадитской расправы.

Не получилось. Едва сделал несколько осторожных шагов к коновязи – из темноты навстречу шагнул боевик с автоматом. Один из двоих, сопровождающих Пуделя.

– Куда собрался, батя? Ежели – в нужник, то направо за углом… А лучше встань около забора – все дела…

Пришлось последовать доброму совету – опорожниться у забора. Вернулся к крылечку и остановился.

– Не хочется – в духоту? – посочувствовал боевик, намолчавшийся в одиночестве. – Я вот тоже люблю раздолье. Тайга дышит, звезды перемигиваются – балдеж да и только. Под крышей только с бабой хорошо, – размечтался он.

– Вот мне и захотелось зарыться в сено, которое – на санях, – подхватил «идею» Иванчишин. – Малость похрапеть под звездами…

– Не велено, – насторожился охранник, даже автомат передвинул поудобней. – Хозяин заругает… Постоять на крыльце – пожалста, а к розвальням – ни ногой!

На крыльцо вывалился пьяный Пудель. Его подпирала, обхватив обоими руками за талию, худющая баба с оплывшими вниз морщинистыми щеками. Такая же пьяная, как и её кавалер.

– Пойдем, милок, бай баиньки, – уговаривала она Васина. – Сичас постелю исделаю, раздену…

– Пойдем, – икая, миролюбиво соглашался Пудель. – Пощупаю твои мощи, лярва, может на них ещё есть мясо, – увидел Иванчишина и остановился, покачиваясь. – А а, генерал? Почему трезвый и не с бабой? Аграфена подыщет тебе молодку поспелей. Опрокинь стакашек и помни ей фуфеля. Поутру расскажешь, как у тебя это получилось… Найдешь генералу лярву или мне самому искать? – обратился он к Аграфене.

– Чего ж не найти? Марфута страдает без мужика – не откажется… Вот обихожу сичас тебя, добегу до её избы…

– Может, искать не нужно? Ты – баба ядренная, двоих обслужишь, не закачаешься…

Пьяно захохотал и подталкиваемый спутницей ушел в соседнюю избу…

Трусливая дрожь перестала сотрясать тело генерала.