Был он какой-то странный, необычно пятнистый, и, как мне подумалось, не случайно. Я не обратил сразу на него внимание моих спутников, подвел машину к мавзолею. Остров был действительно необычный. Покрытый птицами, черными со светлыми грудками, он походил на арктический берег с пингвинами. Но пингвинов на Балхаше нет и быть не может.

После осмотра мавзолея я подвел машину к берегу, нашел место для бивака, поспешил к самой воде, лег на камни. Теперь ветер не мешал пользоваться биноклем — положенный на камень, он был неподвижен.

Зрелище было необыкновенным. Среди голубой синевы воды под небом с кучевыми облаками сверкала полоска каменного островка, усеянная молодыми бакланами. Птицы неподвижно отдыхали, лишь кое-кто, раскрыв крылья в стороны, сушил на легком ветру оперение после подводной охоты. Бакланов было очень много, сотни три. Они сидели рядками, будто столбики, очень похожие на пингвинов. Светлая грудь бывает обычно у молодых бакланов, тогда как взрослые становятся целиком черными.

На самом краю островка, немного в стороне от общества птиц, сидел одинокий пеликан, возле самого бережка плавали царственно величавые белоснежные лебеди. Некоторые из них спали, положив голову на спину. Еще на мелких волнах рядом с островком красовались красновато-коричневые утки-атайки. Птичье царство мирно отдыхало, и никто не обратил внимания ни на нашу машину, ни на вышедших из нее людей. Впрочем, до нас было далековато.

Конечно, неплохо было бы снарядить лодку, подплыть на ней поближе к островку. Но беспокоить такое большое скопление отдыхающих пернатых!..

Вскоре от островка отделилась группа лебедей и не спеша поплыла в открытое озеро. Караван снежно-белых птиц на темной синеве вечернего озера казался необыкновенным. Это было какое-то колдовство красоты. Впрочем, не знаю, разве может быть что-либо в природе некрасивое или безобразное? Безобразно и кощунственно поднять ружье на эту птицу, олицетворяющую столь необыкновенное совершенство формы и грации.

Лебеди уплыли далеко и слились с белыми гребешками синих волн.

Утром следующего дня, едва взошло солнце, с островка раздалось несколько громких и резких криков, и в воздух стали подниматься бакланы. Небольшими и нестройными цепочками они покрутились над островком и, отлетев от него в сторону, уселись на воду. К ним тотчас же присоединились утки и несколько чаек-хохотунов. Лишь лебеди, спокойные и величавые, сверкали вдали белыми силуэтами.

Целый час плавали бакланы, то смыкались тесным кружочком, то вытягивались длинной цепочкой, то устраивали что-то вроде хоровода. Когда птицы, тихо двигаясь, поворачивались в сторону, вся стая сразу становилась то черной от спинок, то светлой от грудок.

Не знаю, может быть, плавание стаи бакланов было хаотичным, но мне казалось, что эти повороты и перестроения символизировали исполнение какого-то сложного ритуала многочисленным и не случайно собравшимся обществом.

Потом все бакланы неожиданно снялись с воды, перелетели на берег озера, освещенный солнцем, посидели на нем, недолго погрелись на солнце, перелетели еще несколько раз и скрылись из глаз — отправились на охоту.

Пришла пора и нам сниматься с бивака и трогаться в дальний путь…

Последний остров небольшой, не более пятисот метров длиной и двести — шириной. Он расположен в километре от западного конца расширенной части длинного и узкого полуострова Кентубек. От нашего бивака он совсем близко, и крики птиц с него хорошо слышны. Над водой далеко разносятся звуки. Островок заселен шумным и беспокойным обществом птиц. Хохот серебристых чаек, низкие гудящие басы черноголовых хохотунов не смолкают ни на секунду. Иногда там что-то происходит, и тогда островок гудит многоголосым хором. После ночной охоты тянутся сюда на дневной отдых цепочки молчаливых бакланов, плавно размахивая крыльями, летят степенные пеликаны.