Он сомневался, что ему этого хочется. Он не любил зависимость. И абсолютно не был уверен, хочется ли ему вновь ощутить прикосновение ее рук. Слишком уж они мягкие и соблазнительные.

И все же теперешний его вид был ему ненавистен. Во время войны он отпустил бороду. В те годы он напрочь отказался от любого намека на цивилизацию.

После того как Уэйд преследовал солдата янки, умолявшего оставить ему жизнь, он ушел в горы и просто существовал. Он понимал, во что превратился, и лелеял ненависть к самому себе, помня, как будто это случилось вчера, лица людей, которых убил.

Фостер потрогал левой рукой лицо и вновь ощутил под пальцами жесткую щетину. Неужели он превратился в животное, не достойное жить среди порядочных людей?

А потом он опять почувствовал вопросительный взгляд женщины и кивнул.

Она подошла к нему и опустилась на стул возле кровати. Он с неудовольствием отметил, что от нее как всегда пахнет цветами. При первом ее прикосновении Уэйд закрыл глаза и не открывал их, пока она умывала его, намыливала щеки и проводила бритвой по коже.

Он чуть было не поморщился от желания, проснувшегося в нем, стоило ей дотронуться до него. Ему показалось, будто он предал Чивиту, потому что она никогда не вызывала в нем такую жажду, никогда не тревожила его сердца.

Теперь ему только и оставалось держать глаза закрытыми, чтобы отгородиться от нее. Он чувствовал себя таким же голым, как тогда без брюк, словно она сбривала не бакенбарды, а слой за слоем снимала его неуязвимость.

Но он лежал неподвижно и все терпел. Спустя какое-то время, которое показалось ему целой вечностью, от его лица отняли бритву, и он почувствовал прохладное полотенце.

— Теперь можете открыть глаза, — сказала хозяйка чуть насмешливо. — Горло я вам не перерезала.

Он открыл глаза и поднес левую руку к щеке. Гладкая. Выбрито чисто. Ощущение приятное.

— Я об этом и не думал, — сказал он.

— Тогда почему…

Она была честна с ним с самого начала. Пора и ему быть честным с ней, во всем. Он посмотрел ей в глаза.

— Чересчур уж приятно было. Я такого не заслужил. Она слегка наклонила голову, внимательно изучая его.

— Дело явно идет на поправку. — После паузы она не уверенно поинтересовалась: — На вас есть листовки «Разыскивается»?

— Сомневаюсь, — сказал он. — По крайней мере, не последнего выпуска.

Ее глаза вопросительно сощурились.

— Думаю, меня никто не видел, — сказал он. — Полиция скорее всего разыскивает какого-нибудь чужаки, особенно продырявленного пулей.

— Как вам удалось… убить того старателя, когда вы сами были так тяжело ранены? Не мог же он в вас стрелять после…

— Я сделал это левой рукой, — произнес он, отчеканивая каждое слово. — Если очень хочешь, то можно сделать что угодно. К тому же у него кончились боеприпасы. И он был напуган. — Вот теперь уж она замолчит, подумал Фостер.

Но она не замолчала, хотя слегка побледнела.

— Он убил вашего сына?

— И жену, — сказал Уэйд. — Он был одним из трех убийц и умер последним. — Глядя прямо ей в глаза, Фостер решительно заявил: — Можете оставить свою вежливость. Моя жена была индианка из племени ютов, а сын… полукровка. Ему исполнилось шесть лет, когда эти люди перерезали ему горло, после того как изнасиловали и убили его мать. Конечно, многие скажут, мол, невелика потеря. Всего лишь каких-то два индейца. — Он не сумел скрыть горечи.

— Мне жаль, — тихо сказала она.

— Вам жаль? Действительно жаль? Я видел ваши глаза, когда вы принесли уздечку.