Ярость Уэйда раскалилась добела, она не знала пределов, выйдя из подчинения. Больше он не ограничивался военными целями. Северяне вели войну с женщинами, детьми, мирными жителями. Только одно их могло остановить — внезапный и мощный ответный удар. Оставив просто разведку и шпионаж, он присоединился к Куонтриллу, когда тот вместе с четырьмя сотнями людей напал на Лоренс и разрушил город.

До сих пор у него перед глазами стояло пожарище, до сих пор он слышал крики женщин, чьих мужей вытаскивали из домов и расстреливали. Гнев вызвал в нем жажду крови, которая не утихала весь тот год, что он пропел бок о бок с Андерсоном, самым беспощадным из приграничных партизан. Продолжалась она до того дня, в сентябре 1864 года, когда Андерсон напал на городок, называвшийся Сентралия, в северной части Миссури…

Уэйд застонал, вспомнив каждый час того дня, оставившего след в его душе, подобно выжженному клейму, которое он был обречен носить до конца жизни.

Что бы он там ни говорил, он был обязан Мари Джо Вильямс, а потому долг велел ему убраться из их жизни — ее и мальчика, — пока еще им не нанесен непоправимый вред.

Фостер повернул к дому, проклиная свою судьбу, показавшую ему то, от чего он отказался многие годы назад. Но во время войны он продал душу дьяволу, и теперь эту сделку не отменить.

Мэри Джо Вильямс сидела на стуле, выставленном на крыльцо, и явно поджидала своего гостя. На ее лицо падал свет луны.

— Вы передумали, не так ли? Насчет того, чтобы остаться.

— Ничего не выедет, миссис Вильямс, — последовал прямой ответ. — Поцелуй доказал это. Даже если бы я считал, что способен помочь, хотя так не считаю, я не подхожу ни вам, ни мальчику. Совершенно ясно, что ему нужен отец, а мне эта роль ничуть не интересна.

Она побледнела и упрямо выпятила подбородок. Исследовавшие за этим слова были окрашены гневом.

— Вы заносчивый осел. Поверьте, мистер Фостер, я вас считаю наихудшим претендентом на эту роль. Я просто подумала, что наши желания совпадают: вам нужна лошадь, мне — рабочие руки, — Мэри Джо замолчала, переводя дух, словно пытаясь овладеть собой. — А еще я думала, что вы можете оказаться человеком слова, по крайней мере. Вижу, здесь я ошиблась. Если считаете, что в состоянии уйти завтра, я соберу вам еды и пожелаю…

— Скатертью дорога?

— И чем скорее, тем лучше. Он ответил:

— Сегодня я переночую в сарае. Она пожала плечами.

— Как угодно.

Ее холодность пронзала насквозь. Уэйда поразило, что ему, оказывается, не все равно, каково ее мнение о нем. Но лучше все-таки ничего не менять. Пусть будет презрение, а не жалость. Разочарование, а не отвращение, если она узнает о его прошлом.

Мэри Джо ушла в дом, но вскоре опять появилась на крыльце со стопкой простыней и начала спускаться по ступеням.

Фостер протянул руку к ее ноше.

— Я сам это сделаю, — сказал он.

Мэри Джо посмотрела на него долгим немигающим взглядом. Уэйду показалось, будто под этим внимательным взором он становится меньше ростом, но он лишь выпрямился.

— Благодарю вас за… — Он замолк, чуть не поперхнувшись словами.

— Не стоит, мистер Фостер. — Она повернулась и ушла в дом, плотно прикрыв за собой дверь.

Уэйд не очень успешно справился с задачей — застелить койку. Ему едва удалось закрыть бугристый матрас, прежде чем рухнуть на него.

Бесполезность его усилий только доказала ему, как он сейчас беспомощен. Придется научиться все делать левой рукой. Во время войны он знал мужчин, которые одинаково хорошо стреляли обеими руками, но никогда не видел в этом смысла. До сей поры.

Чувствуя себя неуютно в одежде покойного законника, он начал расстегивать брюки, потом передумал.