— В чем дело, Гэрри?

— Я сплю, — пробормотала она в подушку.

— Тогда конечно, — сказал он, посмеиваясь. — Однако мы могли бы по крайней мере обняться.

— Мне не понятно, зачем ты хочешь обнять меня? — пробурчала Генриетта. Она не хотела исповедоваться, пока не поговорит с Джулией, но ситуация, кажется, изменилась.

Объяснение заняло всего минуту. Дэниел встал, отбросив в сторону полог, и зажег свечу. Свеча сначала замерцала, затем начала гореть ровным пламенем.

— Что ты успела сделать? — спросил он с тихим смирением.

— Не так много, как собиралась. Хотя ситуация выглядит достаточно плохо с определенной точки зрения. — Гэрри чувствовала необычайное облегчение после того, как все рассказала Дэниелу, а его реакция превзошла все ее ожидания. Генриетта перевернулась на спину, заслонив рукой глаза якобы от света, но на самом деле она считала, что лучше не смотреть на мужа.

Дэниел убрал ее руку.

— Привстань. Я еще не знаю, как относиться к тому, что услышал, но хорошо, что ты своевременно обо всем рассказала.

Она села, обхватив руками колени, с волнением глядя на мужа. Ее украшенный лентами чепчик съехал набок, и из-под него выбивались золотистые локоны.

— Мне кажется, что ты больше не захочешь быть моим мужем.

Он выглядел обескураженным.

— Разве наш брак так уж плох, Гэрри?.

— Хуже некуда.

— Боже милостивый! — воскликнул Дэниел, вскакивая с постели. — Что бы там ни взбрело тебе в голову на этот раз, я твердо могу сказать, что никогда даже не думал об этом. — Он передернул плечами в своем теплом халате и запахнул его поплотнее, прежде чем подбросить несколько поленьев в камин, отчего пламя вспыхнуло с новой силой. — Давай покончим с этим.

Генриетта рассказала ему, каким образом хотела помочь Уиллу. Ее голос задрожал, когда спокойное выражение на лице Дэниела сначала сменилось недоверчивым, а потом гневным. Однако гроза не разразилась, пока она не замолчала.

Дэниел говорил тихо, и спящий дом не узнал о разразившейся драме, однако сердитые слова сыпались на ее голову, словно из ящика Пандоры. Генриетта продолжала сидеть, обхватив руками колени, хотя и вздрагивала порой, как от ударов плетью. Она боялась повторения того холодного, молчаливого презрения, но это была лишь ярость возмущенного человека, и ей стало намного легче. В гневе Дэниел очень красноречив, подумала Генриетта. В подобных случаях, как она знала по опыту, человек обычно начинает глотать слова и речь его становится бессвязной, отчего он вынужден прибегать к физическому выражению своей злости. Ничего подобного не происходило с ее мужем.

Она выложила ему все без утайки и теперь ждала, когда иссякнет нескончаемый поток гневных слов. Наконец это произошло, и Генриетта решилась заговорить.

— Я хотела бы пояснить кое-что. — В наступившей гнетущей тишине ее голос звучал тихо и покорно, но тем не менее весьма решительно.

Дэниел повернулся, подошел к изножию кровати, взялся руками за деревянный брусок, который использовался для разглаживания перьевого матраца, когда застилали постель, и посмотрел на Генриетту пугающим взглядом своих черных глаз.

— Если ты хочешь сказать мне, что только собиралась помочь, я поддержу тебя, Генриетта. Но если еще раз услышу извинения за беспокойство, то окончательно выйду из себя.

Генриетта проглотила подступивший к горлу ком.

— Я не собираюсь извиняться, — возразила она, закутывая одеялом колени. — Я хочу спросить, считаешь ли ты, что родители Джулии имеют право запрещать ей брак с Уиллом по такой глупой… или какой-то другой причине.

Дэниел нахмурился и резко сказал:

— Это не мое и не твое дело.