А мир? А мир отравлен беленой

И упоен он смрадным, диким счастьем.

Судьбою перерублена ладонь...

Ни щит ни меч, ничто не помогает.

Лишь зеркало да крест, да конь-огонь

Спасают душу от недомоганья.

Последний бой. Всегда - последний бой.

Придут, увидят, не заметят.

Я зря поверил балуясь Судьбой,

Что знанье Тьмы есть знанье Света.

И я рванусь, прикованный к Земле.

Рванусь - и встанет сердце, кровь остынет

Да! Я подобен саже и золе!

Но был огнем... Чем и горжусь доныне!

Аплодисменты были достаточно жидкими. Видимо, мало кто что понял. Сам бард тоже не очень понял, о чем и как он спел. Наверное, накатило вдохновение, как тогда в детском саду. Или опять кто-то помог? Лешка несколько пришел в себя, и подумал, что сейчас надо бы попроще чего-нибудь...

- Значит, вторая попроще будет. Называется... "Нос". Она же "Банальная"... Или "Любовь", как хотите.

И спел свою относительно старую песню, которую написал по одной неудачной влюбленности. Впрочем, почему же влюбленность? Наверное, это была любовь. Та самая, которая настоящая, про которую говорят, что она одна и на всю жизнь. Из-за нее Лешка тогда начал курить, потому что весь мир пах ее волосами, ее дыханием, и чтобы хоть как-то спать, он забивал этот волшебный аромат вонючим болгарским табаком. Из-за нее он начал писать песни, потому, что по-другому не мог выразить тоску по ее глазам, глазам эльфийской принцессы, тоскующей по туманным лесам и темным озерам. Он топил свои безответные слезы в романах Ремарка, и даже водка не помогала чтобы забыть её. Нет, не так - ЕЁ. Иногда казалось, что она отвечает ему взаимностью, иногда, что просто не замечает его. Гораздо позже он поймет, что и она любила его, но он не смог дать ей то, о чем мечтает любая девушка и любая женщина. Он не смог своей любовью защитить ее от безумств этого дикого, бестолкового и жестокого мира, где она была бы не зАмужем, а замУжем, где ее милые, уютные мечты создали бы единственное для них волшебство совместной жизни:

Я говорю - люблю! - ты морщишь нос!

Хочу поцеловать - ты прячешь губы!

Ах, Боже мой, решиться ли вопрос...

Скажи же - любишь ты меня или не любишь?

Хотя у нас свои дороги в этом мире!

Тебе наверх, а мне на северо-восток...

Мне кажется, что я в огромном тире.

Там где мишень, а ты там, где стрелок.

Январская жара, июльская прохлада,

От вторника до четверга пять долгих лет.

Как будто так и жил, как будто так и надо.

Что ночь, что день - неясный полусвет.

Исписаны тетради одним словом -

Весь алфавит, лишь пять волшебных букв!

Мой телефон он нетерпенья сломан!

Гитара стонет под напором рук...

Я говорю - люблю! - ты морщишь нос!

Хочу поцеловать - ты прячешь губы!

Ах, Боже мой, решился тот вопрос...

Все кончено, ведь ты меня...

На этот раз аплодисменты были погромче. Модернизм модернизмом, а "про любовь" интереснее. Лешка неловко поклонился публике и быстро смылся со сцены.

Он хотел отыскать Зяныча, но тот куда-то пропал в лесной темноте.

И тут Лешке кто-то перегарно впился липким поцелуем в губы. Это оказалась вечно угрюменькая Света.

- Ты так классно поешь! Я прямо вся в восторге! - яростно и жарко зашептала она. - Я прямо вся горю! - Леха не успел ничего ответить, как неожиданно горячая пермячка снова запечатала ему рот своими губами.

Какой-то паренек, ждущий своего выхода на сцену, завистливо покосился на них.

- Пойдем, скорей пойдем в палатку! - потащила она Леху за руку.

- Ну пошли! - Лешка еле успевал за девчонкой, та как молодая козочка перепрыгивала через лежащих на поляне людей. Им свистели вслед и радостно ржали.

- А Зяныч где? - запыхавшись от бега с препятствиями спросил студент.