— Неплохо.

— Расскажи. Мне интересно.

К Ронану возвратилась его прежняя, юношеская, манера говорить, то есть жизнерадостно и немного насмешливо. Эрве подчинился его требованию, однако при этом слегка ухмыльнулся, что означало: «Я готов поиграть с тобой в эту игру, только не слишком долго!»

— Да все проще простого. После смерти отца я к фирме по перевозке мебели добавил и предприятие по общим перевозкам.

— Перевозкам чего, например?

— Всего… Горючего… Свежей рыбы… Я охватываю не только Бретань, но и Вандею и часть Нормандии. Есть отделение и в Париже.

— Здорово! — восклицает Ронан. — Наш пострел везде поспел.

— Я работал.

— Не сомневаюсь.

Молчание.

— Ты на меня сердишься? — спрашивает Эрве.

— Да нет. Ты заработал кучу денег. Имеешь полное право.

— О! Я догадываюсь, что у тебя на уме, — не унимается Эрве. — Я должен был почаще навещать тебя. Так ведь?

— Ничего себе — почаще!.. Ты приходил лишь один раз.

— Но пойми, старик. Требовалось писать прошение, а оно шло уж не знаю каким сложным путем наверх, и все заканчивалось чуть ли не специальным расследованием. «Для чего вам требуется свидание с заключенным? Укажите точные причины…» Ну и так далее. Твоя мать могла приходить к тебе часто. Она твоя единственная родственница. А у меня…

— А у тебя, конечно, были другие дела, — шепчет Ронан. — И потом, для процветания твоей фирмы было лучше держаться от меня подальше. Заключенный — не слишком выгодное знакомство.

— Ну если ты собираешься разговаривать со мной таким тоном… — возмущается Эрве.

Он встает, подходит к окну, приподнимает занавеску и смотрит вниз на улицу.

— Твоя девушка уже, должно быть, начинает нервничать, — замечает Ронан.

Эрве оборачивается, и Ронан невинно улыбается.

— Как ее зовут?

— Иветта. Но как ты догадался…

— Будто я тебя не знаю. Известный жеребчик! Ну давай садись. Когда–то они у тебя держались от силы три месяца. А сколько времени протянет твоя Иветта?

Оба заговорщицки смеются.

— Я, быть может, женюсь на ней, — говорит наконец Эрве.

— Не рассказывай мне сказки!

Ронан откровенно забавляется. Приоткрывается дверь. Видна лишь половина женского лица.

— Ронан… Не заставляй меня…

— Ты мне мешаешь! — кричит Ронан. — Оставь нас в покое.

И делает движение рукой, будто издали захлопывает дверь.

— Ну просто замучает иногда, — жалуется он Эрве.

— У тебя что–нибудь серьезное со здоровьем? То, что рассказала твоя мать, меня обеспокоило.

— Это острый гепатит. Можно и проваляться долго, а можно и вообще копыта откинуть, что правда, то правда.

— Тебя поэтому и освободили?

— Нет, конечно. Им пришло в голову, что после десяти лет сидения я сделался совершенно безобидным. Вот меня и отпустили. А гепатит — это уже довесок. Мне еще несколько недель придется поваляться.

— Должно быть, скучаешь?

— Не слишком. Не больше, чем там. Я уже подумываю о том, а не написать ли мне книгу… Ну как тебе мысль?

— Признаться…

Ронан приподнимается с подушки. И с хитрецой поглядывает на Эрве.

— Ты думаешь, мне нечего рассказать, так, что ли? Напротив, мне есть о чем поведать. Например, о тех годах, которые предшествовали моему судебному делу.