Королева взяла с письменного стола записную книжку и уронила ее на пол. Сэр Клод очнулся, кивая и улыбаясь, словно оценил что-то ею сказанное.

— Как ваши мемуары? — спросила королева. Работа сэра Клода над мемуарами шлa так давно, что они успели стать при дворе притчей во языцех. — Вы далеко продвинулись?

— Я не придерживаюсь хронологии, мэм. Пишу каждый день понемножку. — Конечно, сэр Клод ничего не писал, он сказал это только для того, чтобы предупредить дальнейшие расспросы королевы. — А Ваше Величество когда-нибудь думали над тем, чтобы писать?

— Нет, — ответила королева, но это была неправда. — Как бы мы нашли для него время?

— Но ведь мэм находит время для чтения.

Это был упрек, а королева нелегко принимала упреки, но сейчас не придала ему значения.

— О чем бы мы писали?

— У Вашего Величества была интересная жизнь.

— Да, — сказала королева. — Это верно.

По правде говоря, сэр Клод не имел представления о том, что должна писать королева и должна ли она писать вообще, он предложил ей писать только для того, чтобы отвлечь от чтения, да еще потому, что по собственному опыту знал — из этого редко что выходит. Сам он за двадцать лет работы над мемуарами не написал и пятидесяти страниц.

— Да, мэм должна писать, — сказал он твердо. — Могу ли я дать Вашему Величеству совет? Не начинайте с начала. Я сделал именно эту ошибку. Начинайте с середины. Хронология очень мешает.

— Что-нибудь еще, сэр Клод?

Королева широко улыбнулась. Беседа закончилась. Каким образом королева доводила это до сведения посетителя, для сэра Клода всегда оставалось загадкой, но это было так же ясно, как если бы пробил колокол. Он с трудом поднялся на ноги, конюший открыл дверь, сэр Клод поклонился, дойдя до двери, снова склонил голову, затем медленно заковылял по коридору, опираясь на свои палки, одна из которых была подарком королевы-матери.

Оставшись одна, королева пошире открыла окно, впустив легкий ветерок из сада. Вернувшийся конюший удивленно поднял брови, когда королева показала ему на стул с влажным пятном нa атласе. Молодой человек молча унес стул, на котором сидел сэр Клод, а королева взяла книгу и кардиган, собираясь выйти в сад.

Когда конюший вернулся с другим стулом, она была на террасе. Поставив стул, он с ловкостью, свидетельствовавшей о большом опыте, привел комнату в порядок и тут только заметил лежавшую на полу записную книжку королевы. Поднял ее и, прежде чем положить на письменный стол, секунду раздумывал, не заглянуть ли в нее, пока королевы нет. Но именно в этот момент Ее Величество появилась в дверях.

— Благодарю, Джералд, — сказала она и протянула руку. Он отдал ей книжку, и она ушла.

— Черт, — сказал Джералд. — Черт. Черт. Черт.

Ругательства в собственный адрес были вполне уместны, так как через несколько дней Джералд уже не прислуживал королеве и не находился при дворе, а, вернувшись в свой давно забытый полк, брел под дождем по болотам Нортумберленда. Его отправка, быстрая и безжалостная, напомнившая о тюдоровских временах, означала, как сказал бы сэр Кевин, определенный месседж и прекратила все разговоры о старческом угасании королевы. Ее Величество вновь была собой.

Тому, что говорил сэр Клод, придавать особого значения не следовало, но все же королева думала об этом весь вечер в Королевском Альберт-холле, где проходил концерт классической музыки в ее честь. В прошлом музыка не служила ей большим утешением, в посещении концертов был привкус обязанности, к тому же репертуар из года в год повторялся. Но в этот вечер музыка соответствовала ее настроению.

Вот мальчик играет на кларнете, думала она, это голос Моцарта — голос, знакомый каждому, узнаваемый всеми в зале, хотя Моцарт умер два столетия назад.